Гумилев Лев Николаевич: краткая биография. Нелегкий жизненный путь Льва Гумилева - сына Анны Ахматовой (16 фото)
Личная жизнь и наследие этого историка представляют большой интерес для широкого круга людей. Он примечателен и как ученый, и как сын великих поэтов. Вот два основных повода познакомиться с ним поближе.
Гумилев Лев - русский историк, этнолог, доктор географических и исторических наук. Он является автором учения об этносах и человечестве как о биосоциальных категориях. Лев Николаевич изучал этногенез, его биоэнергетическую доминанту, которую он назвал пассионарностью.
Происхождение и детство
1912 г. в Царском Селе на свет появился Гумилев Лев Николаевич. Краткая биография его примечательна уже тем, что его родителями были великие русские поэты А. А. Ахматова и Н. С. Гумилев. Брак Гумилевых распался в 1918 году, и после этого мальчик жил то со своей матерью, то у бабушки в Бежецке. Известно, что его отношения с Анной Андреевной всегда были непростыми. На фото ниже - Лев Гумилев со своими родителями.
Обучение и аресты, участие в войне
Лев Николаевич в 1934 году поступил в Ленинградский государственный университет, на исторический факультет. Однако уже по окончании первого курса он был первый раз арестован. Вскоре Льва Гумилева освободили, но ему так и не удалось окончить университет. Уже на 4-м курсе, в 1938 году, он вновь был арестован за участие в студенческой террористической организации. Гумилев был приговорен к 10 годам лагерей. Позднее его участь была смягчена. Льву Николаевичу следовало отбыть 5-летний срок в Норильске. По прошествии этого времени, в 1943 году, он работал по найму в Туруханске и под Норильском. Тогда же Гумилев отправился на фронт. Он воевал зенитчиком вплоть до победы. До самого Берлина дошел Гумилев Лев Николаевич. Краткая биография этого деятеля науки, как вы видите, отмечена не только достижениями в области истории.
Защита первой диссертации
Лев Николаевич в 1946 году сдал экстерном экзамены в университете, а затем продолжил образование в Институте востоковедения АН СССР, где учился в аспирантуре. Его кандидатская диссертация была уже готова, однако в 1947 году ученый был отчислен из института из-за постановления о журналах "Ленинград" и "Звезда", принятом ЦК ВКП(б). В этом постановлении осуждалось творчество Анны Андреевны Ахматовой. Несмотря на все трудности, Льву Николаевичу все-таки удалось защитить диссертацию благодаря поддержке научных кругов Ленинграда.
Новый арест
В 1949 году вновь был арестован Гумилев Л. Н. Краткая биография его, как вы видите, изобилует арестами. Его освободили лишь в 1956 году и тогда же полностью реабилитировали. Оказалось, что состава преступления в действиях Гумилева не обнаружено. Всего Лев Николаевич был арестован 4 раза. В общей сложности ему пришлось провести в сталинских лагерях 15 лет.
Докторские диссертации и публикации Гумилева
Возвратившись в Ленинград, Гумилев устроился на временную работу в Эрмитаж. В 1961 году он успешно защитил свою докторскую диссертацию на тему "Древние тюрки VI-VIII вв.". Затем ученого взяли на работу в институт географии, расположенный при географическом факультете ЛГУ. Здесь он проработал до выхода на пенсию, который состоялся в 1986 году.
Географическую докторскую диссертацию Гумилев Лев защитил в 1974 году. Однако аттестационная комиссия его степень не утвердила. Рукопись труда Гумилева "Этногенез и биосфера Земли" было запрещено публиковать, однако она распространялась в самиздате.
Лишь в 1959 году стал активно публиковаться Лев Гумилев. Биография и творчество его не случайно вызывают большой интерес в ученых кругах. Ему принадлежит более 220 работ, включая несколько монографий. В постсталинское время взгляды Льва Гумилева критиковались в официальных изданиях, однако на него уже не было никаких гонений. Только в начале 1980 гг. был ненадолго остановлен поток его публикаций. Льву Гумилеву пришлось обратиться с этим вопросом в Он написал письмо по поводу запрета своих публикаций. Д. С. Лихачев и другие историки того времени поддержали его.
Личная жизнь
Несколько романов пережил за свою жизнь Лев Гумилев. Биография, семья и дети - все это интересует его поклонников. На личной жизни Льва Николаевича мы не будем подробно останавливаться. Однако самые важные факты отметим. В 1967 Гумилев женился на Н. В. Симоновской, художнице (годы жизни - 1920-2004). Он познакомился с ней в июне 1966 года. Супруги прожили вместе 24 года, вплоть до смерти Льва Николаевича. По мнению окружающих, этот брак был идеальным. Супруга посвятила Гумилеву всю свою жизнь. Она оставила старый круг знакомых и работу. На выбор Льва Николаевича повлияло и его желание не иметь детей: в то время его избраннице было 46 лет, а ему самому - 55.
Взаимоотношения со славянофилами и националистами
Необычайный взлет популярности Гумилева произошел в постсоветскую эпоху. Его книги были изданы громадными тиражами. Политические взгляды этого ученого, которые он выражал в радио- и телепередачах, в публицистических статьях были одновременно антизападными и антикоммунистическими. Это делало его фигуру символом антилиберализма. Тезис Льва Николаевича о "славяно-тюркском симбиозе" был подхвачен славянофилами на рубеже 90-х гг. Эти люди негативно относились к взглядам ученого на ордынское иго, весьма, кстати, скептическим. Вышеупомянутый тезис был подхвачен славянофилами как обоснование новой идеологии Российского государства. Националисты тюркоязычных народов, населявших СССР, также ссылались на Льва Николаевича. Для них Гумилев Лев был непререкаемым авторитетом.
"Теория этногенеза" и естественные науки
Гумилев считал себя "последним евразийцем". Тем не менее созданная им "теория этногенеза" напоминала евразийство только в общих чертах. С точки зрения такой науки, как история, размышления ученого нельзя считать теорией. Однако Гумилев Лев обращался в первую очередь к советской технической интеллигенции, а не к коллегам-историкам. К тому времени у технической интеллигенции созрело убеждение в том, что в Советском Союзе история - это инструмент пропаганды, а не наука, что она фальсифицирована. Исторические гипотезы Льва Николаевича вызывали скептицизм ученых, поскольку не подтверждались. Однако "теория этногенеза" в глазах почитателей Гумилева нисколько от этого не проигрывала. Лев Николаевич судил об истории с позиции естественных наук, а их научная интеллигенция считала менее скомпрометированными, чем гуманитарные.
Основные положения теории Гумилева
Гумилев создал свою теорию, пытаясь уяснить, почему в эпоху Средневековья и античности в Великой Степи наблюдались волнообразные и быстрые этнические процессы. Они, действительно, нередко были, так или иначе, связаны с изменением климатических условий. Поэтому в какой-то степени увязывание ученым ландшафта и этноса оправдано. Тем не менее "теория этногенеза" потеряла убедительность в результате абсолютизации Гумилевым роли природных факторов. Термин "пассионарность", принадлежащий Льву Николаевичу, начал жить собственной жизнью. Ученый использовал его для обозначения первоначального этнического активизма. Однако сейчас этот термин не имеет общего с гумилевской "теорией этногенеза".
15 июня 1992 г. в Санкт-Петербурге умер Лев Гумилев. Биография, семья и наследие ученого были вкратце нами рассмотрены. Теперь вы знаете, благодаря чему обрел большую популярность сын двух великих русских поэтов.
Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 — 15 июня 1992) — советский и российский учёный, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук, поэт, переводчик с персидского языка. Основоположник пассионарной теории этногенеза.
Родился в Царском селе 1 октября 1912 года. Сын поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой (см. родословную),. В детстве воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии.
С 1917 до 1929 года жил в Бежецке. С 1930 года в Ленинграде. В 1930-1934 годах работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму. С 1934 г. начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета.
Сидя в камере, я увидел, как луч света падает из окна на цементный пол. И тогда я сообразил, что пассионарность - это энергия, такая же, как та, которую впитывают растения.
Гумилёв Лев Николаевич
В 1935 году был исключён из университета и арестован, но через некоторое время освобождён. В 1937 году был восстановлен в ЛГУ.
В марте 1938 года был снова арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Он проходил по одному делу с двумя другими студентами ЛГУ — Николаем Ереховичем и Теодором Шумовским.
Срок отбывал в Норильлаге, работая техником-геологом в медно-никелевой шахте, по отбытии срока был оставлен в Норильске без права выезда.
Осенью 1944 года добровольно вступил в Советскую Армию, воевал рядовым в 1386-м зенитно-артиллерийском полку (зенап), входившем в 31-ю зенитно-артиллерийскую дивизию (зенад) на Первом Белорусском фронте, закончив войну в Берлине.
В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который окончил в начале 1946 года и поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, откуда был исключён с мотивировкой «в связи с несоответствием филологической подготовки избранной специальности».
28 декабря 1948 года защитил в ЛГУ диссертацию кандидата исторических наук, принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
7 ноября 1949 года был вновь арестован, осуждён Особым совещанием на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере особого назначения в Шерубай-Нура около Караганды, затем в лагере у Междуреченска в Кемеровской области, в Саянах. 11 мая 1956 года реабилитирован по причине отсутствия состава преступления.
Людей окружают различные природные системы, среди которых управляемые - редкость. Но многие неуправляемые явления предсказуемы, например, циклоны, землетрясения, цунами. Они приносят бедствия, которые нельзя полностью предотвратить, но уберечься от них можно. Вот почему нам и нужны метеорология, сейсмография, геология и гидрология. Этнология подобна этим наукам. Она не может изменить закономерностей этногенеза, но может предостеречь людей, не ведающих, что творят.
1 октября 2012 года исполняется сто лет со дня рождения русского ученого, историка‑этнолога, поэта, переводчика Льва Николаевича Гумилева.
Русский ученый, историк‑этнолог, поэт, переводчик Лев Николаевич Гумилев родился 1 октября (18 сентября по ст.ст.) 1912 года в Петербурге в семье русских поэтов Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой.
С 1912 по 1916 годы Лев Гумилев жил у бабушки Анны Ивановны Гумилевой в Царском Селе, под Санкт‑Петербургом, с 1916 по 1918 год ‑ в родовом имении Слепнево и в Бежецке (Тверская область).
В августе 1921 года по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре его отец Николай Гумилев был арестован и расстрелян.
В 1929 году Лев Гумилев окончил школу в Бежецке и переехал к матери в Ленинград (ныне - Санкт‑Петербург).
В 1929‑1930 годах Гумилев учился в единой трудовой школе № 67 в Ленинграде и жил вместе с матерью в Фонтанном Доме. Первая его попытка поступить в Педагогический институтне удалась: дворянских детей не брали в высшие учебные заведения.
В ноябре‑декабре 1930 года работал чернорабочим в Службепути и тока.
Весной 1931 года был принят на работу коллектором в Геологический комитет (Геолком), работал в Прибайкальскойгеологической экспедиции.
В 1932 году работал лаборантом в экспедиции в Средней Азии, затем ‑ малярийным разведчиком в совхозе "Дангара", учил таджикский язык. По возвращении в Ленинград устроился коллектором в Центральный научно‑исследовательский геологоразведочный институт цветных и благородных металлов (ЦНИГРИ).
В 1933 году Лев Гумилев был научно‑техническим сотрудником Геологического института Академии наук (ГИНАН), работал в Крыму в составе нескольких экспедиций.
В декабре 1933 года Гумилев был арестован, обвинение не было предъявлено.
В 1934 году он поступил в Ленинградский государственный университет (ЛГУ) на восстановленный исторический факультет. В 1934‑1936 годах работал в составе нескольких археологических экспедиций.
23 ноября 1934 года вместе с несколькими студентами был арестован. 3 декабря 1934 года, после письма Анны Ахматовой Иосифу Сталину, все были освобождены.
10 марта 1938 года Лев Гумилев был снова арестован, 28 сентября 1938 года суд военного трибунала приговорил его к десяти годам заключения с поражением в правах на четыре года и с конфискацией имущества. Для отбывания срока он был отправлен под Медвежьегорск на строительство Беломорканала.
В 1939 году в результате пересмотра дела приговор был изменен: пять лет лагерей (с зачетом тюремного заключения и работы на строительстве Беломорканала). Гумилев был отправлен в исправительно‑трудовой лагерь в Норильск.
С октября 1939 года по март 1943 года он работал в Норильске, в основном на шахте.
10 марта 1943 года по окончании срока освобожден из заключения и оставлен на вольном поселении.
С марта 1943 года по октябрь 1944 года работал геотехником в геофизической экспедиции на Хантайском озере и под Туруханском в Красноярском крае.
В октябре 1944 года Лев Гумилев ушел добровольцем на фронт, принимал участие в боях в Восточной Пруссии и при взятии Берлина. Был награжден медалями "За взятие Берлина" и "За победу над Германией".
В октябре 1945 года был демобилизован, вернулся в Ленинград и восстановился в университете.
В 1946 году Гумилев окончил университет и поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук (ИВАН).
После исключения Анны Ахматовой из Союза писателей в 1946 году, в декабре 1947 года Лев Гумилев был отчислен из аспирантуры с формулировкой: "за несоответствие филологической подготовки избранной специальности", хотя его диссертация уже была написана, кандидатские экзамены были сданы.
С февраля по май 1948 года он работал библиотекарем в Психотерапевтической клинике им. М. И. Балинского, с мая по ноябрь был научным сотрудником Горно‑Алтайской экспедиции, принимал участие в раскопках одного из каменных курганов в долине Пазырык на Алтае.
28 декабря 1948 года защитил кандидатскую диссертацию на тему "Политическая история первого тюркского каганата. VI-VIII вв. н. э.".
В 1949 году работал старшим научным сотрудником Государственного музея этнографии (ГМЭ), участвовал в работах Саркельской археологической экспедиции.
В том же году был принят в число действительных членов Географического общества при Академии наук СССР.
6 ноября 1949 года Лев Гумилев вновь был арестован и приговорен к десяти годам исправительно‑трудовых лагерей. С 1949 по 1956 год отбывал срок в лагерях в поселке Чурбай‑Нура под Карагандой, в поселке Ольжерас и под Омском. В тот период он много болел, но продолжал работу над книгой по истории Срединной Азии.
В декабре того же года был принят на работу в Государственный Эрмитаж в Центральную научную библиотеку.
С 1957 по 1962 годы возглавлял работы Астраханской археологической экспедиции Эрмитажа.
В 1959 году Гумилев возглавлял секцию этнографии в Ленинградском отделении Всесоюзного географического общества (ВГО).
В ноябре 1961 года Гумилев защитил докторскую диссертацию по теме "Древние тюрки".
В 1962 году он перешел на работу в Научно‑исследовательский географо‑экономический институт ЛГУ (НИГЭИ) при географическом факультете.
5 март 1966 года умерла Анна Ахматова. Лев Гумилев добился отпевания матери по церковному обряду, началось судебное разбирательство о наследстве Ахматовой.
В том же году вышла из печати его книга "Открытие Хазарии", Гумилев познакомился в Москве с художницей Наталией Симоновской, ставшей впоследствии его женой.
В 1970 году были напечатаны статьи Гумилева по истории, исторической географии, кочевниковедению и этнографии; продолжение цикла статей "Ландшафт и этнос", опубликована книга "Поиски вымышленного царства", вызвавшая большой интерес у читателей, и одновременно всплеск недоброжелательной критики.
В 1971 году публикации и выступления Льва Гумилева стали известны за границей, его статьи печатались в зарубежных журналах. В 1972 году в Варшаве (Польша) была напечатана книга "Древние тюрки", а в Турине (Италия) ‑ "Хунну". В 1973 году в Польше вышла его книга "Поиски вымышленного царства".
В 1974 году в журнале "Вопросы истории СССР" была напечатана жесткая критическая статья (автор ‑ доктор исторических наук Виктор Козлов), после которой статьи и книги Гумилева перестали печатать. Ответ Гумилева на критику опубликован не был.
В мае того же года Гумилев защитил вторую докторскую диссертацию, по географии, ‑ "Этногенез и биосфера Земли".
В 1976 году Высшая аттестационная комиссия (ВАК) отказала Льву Гумилеву в присуждении степени доктора географических наук. Начался период "замалчивания": труды Гумилева не печатались, статьи возвращались из редакций. Однако его лекции приобрели широкую известность, некоторые статьи печатались в "ненаучных" журналах: в эти годы началось его сотрудничество с журналом "Декоративное искусство".
С 1981 по 1986 год публикации Гумилева были запрещены, Сибирское отделение АН отказалось печатать книгу "Этногенез и биосфера Земли". В то же время его по‑прежнему приглашали читать лекции в научные сообщества в разные города, а также для консультаций на киностудии, радио и телевидение.
В 1987 году Гумилев обратился с письмом в Отдел науки и учебных заведений при ЦК КПСС, после чего запрет на публикации был снят.
В 1988 году вышло 22 публикации ученого. Одна из самыхзначимых публикаций - "Биография научной теории, или Автонекролог" в журнале "Знамя" и в двух номерах журнала "Нева" под названием "Апокрифический диалог".
В 1989 году в издательстве ЛГУ вышла книга "Этногенез и биосфера Земли" (ставшая одним из основных трудов Гумилева), в Баку в журнале "Хазар" был напечатан историко‑психологический этюд "Черная легенда".
Осенью того же года у Гумилева произошел инсульт.
В 1990 году были опубликованы монографии "Этногенез и биосфера Земли", "Древняя Русь и Великая степь" (ей впоследствии была присуждена премия им. А. В. Луначарского) и "География этноса в исторический период" ‑ курс лекций по народоведению (оригинальное название: "Конец и вновь начало").
29 декабря 1990 года он был избран действительным членом Российской академии естественных наук.
В 1991 году продолжились публикации его книг и статей, на радио и телевидении были организованы циклы лекций.
15 июня 1992 года после тяжелой и продолжительной болезни Лев Гумилев скончался и был похоронен на Никольском кладбище Александро‑Невской лавры в Санкт‑Петербурге.
1 октября 1992 года Гумилев был удостоен премииим. X. 3. Тагиева (Азербайджан) (посмертно) за книгу "Тысячелетие вокруг Каспия".
В декабре того же года вышла из печати его последняя книга "От Руси до России", сигнальный экземпляр которой он успел увидеть в больнице.
Гумилев - автор свыше 200 статей и 12 монографий, лекций по народоведению, стихов, драм, рассказов и поэтических переводов. Его учение о человечестве и этносах как биосоциальных категориях является одной из самых смелых теорий о закономерностях в историческом развитии человечества и до сих пор вызывает острую полемику.
В 1995 году книга Льва Гумилева "От Руси до России" получила премию "Вехи", а в 1996 году она была рекомендована как факультативный учебник по истории для 8‑11 классов средней школы. В том же году книга "Древняя Русь и Великая Степь" была признана Книжной палатой лучшей книгой года.
В 2003 году в центре города Бежецка был открыт памятник Льву Гумилеву, Николаю Гумилеву и Анне Ахматовой работы скульптора Андрея Ковальчука.
В августе 2005 года был открыт памятник Льву Гумилёву в Казани.
В 1996 году в Астане (Казахстан) именем Гумилева назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Л. Н. Гумилева.
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
Стояние на реке Угре в 1480 году. Миниатюра из Лицевого летописного свода. XVI век Wikimedia CommonsИ не простого хана, а именно Ахмата — последнего хана Золотой Орды, потомка Чингисхана. Этот популярный миф начал создаваться самой поэтессой еще в конце 1900-х годов, когда возникла необходимость в литературном псевдониме (настоящая фамилия Ахматовой — Горенко). «И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла выбрать татарскую фамилию для русской поэтессы…» — вспоминала Лидия Чуковская ее слова. Однако подобный ход для эпохи Серебряного века был не так уж и безрассуден: время требовало от новых литераторов артистического поведения, ярких биографий и звучных имен. В этом смысле имя Анна Ахматова прекрасно соответствовало всем критериям (поэтическим — оно создавало ритмический рисунок, двухстопный дактиль, и имело ассонанс на «а», и жизнетворческим — носило флер таинственности).
Что касается легенды о татарском хане, то она сформировалась позже. Реальная родословная не укладывалась в поэтическую легенду, поэтому Ахматова преобразовала ее. Здесь следует выделить биографический план и мифологический. Биографический состоит в том, что Ахматовы действительно присутствовали в роду поэтессы: Прасковья Федосеевна Ахматова была прабабкой со стороны матери. В стихотворениях линия родства немного приближена (см. начало «Сказки о черном кольце »: «Мне от бабушки-татарки / Были редкостью подарки; / И зачем я крещена, / Горько гневалась она»). Легендарный план связан с ордынскими князьями. Как показал исследователь Вадим Черных, Прасковья Ахматова была не татарской княжной, а русской дворянкой («Ахматовы — старинный дворянский род, происходивший, по всей видимости, от служилых татар, но давным-давно обрусевший»). Никаких данных о происхождении рода Ахматовых от хана Ахмата или вообще от ханского рода Чингизидов не имеется.
Миф второй: Ахматова была признанной красавицей
Анна Ахматова. 1920-е годы
РГАЛИ
Многие мемуарные записи действительно содержат восхищенные отзывы о внешности молодой Ахматовой («Из поэтесс… ярче всего запомнилась Анна Ахматова. Тоненькая, высокая, стройная, с гордым поворотом маленькой головки, закутанная в цветистую шаль, Ахматова походила на гитану… Мимо нее нельзя было пройти, не залюбовавшись ею», — вспоминала Ариадна Тыркова; «Она была очень красива, все на улице заглядывались на нее», — пишет Надежда Чулкова).
Тем не менее более близкие люди поэтессы оценивали ее как женщину не сказочно красивую, но выразительную, с запоминающимися чертами и особо притягательным шармом. «…Назвать нельзя ее красивой, / Но в ней все счастие мое», — писал об Ахматовой Гумилев. Критик Георгий Адамович вспоминал:
«Теперь, в воспоминаниях о ней, ее иногда называют красавицей: нет, красавицей она не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой всюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, неподдельной одухотворенностью, чем-то сразу приковывавшим внимание».
Сама Ахматова себя оценивала так: «Я всю жизнь могла выглядеть по желанию, от красавицы до урода».
Миф третий: Ахматова довела поклонника до самоубийства, что потом описала в стихах
Обычно это подтверждают цитатой из ахматовского стихотворения «Высокие своды костела… »: «Высокие своды костела / Синей, чем небесная твердь… / Прости меня, мальчик веселый, / Что я принесла тебе смерть…»
Всеволод Князев. 1900-е годы
poetrysilver.ru
Все это и правда, и неправда одновременно. Как показала исследователь Наталия Крайнева, у Ахматовой действительно был «свой» самоубийца — Михаил Линдеберг, покончивший с жизнью из-за несчастной любви к поэтессе 22 декабря 1911 года. Но стихотворение «Высокие своды костела…» написано в 1913 году под впечатлением от самоубийства другого юноши, Всеволода Князева, несчастно влюбленного в подругу Ахматовой, танцовщицу Ольгу Глебову-Судейкину. Этот эпизод повторится и в других стихах, например в « ». В «Поэме без героя» Ахматова сделает самоубийство Князева одним из ключевых эпизодов произведения. Общность произошедших с подругами событий в историософской концепции Ахматовой могла впоследствии соединиться в одно воспоминание: недаром на полях автографа «балетного либретто» к «Поэме» появляется пометка с именем Линдеберга и датой его кончины.
Миф четвертый: Ахматову преследовала несчастная любовь
Подобный вывод напрашивается после прочтения почти любой книги стихов поэтессы. Наряду с лирической героиней, оставляющей своих возлюбленных по собственной воле, в стихотворениях есть и лирическая маска женщины, страдающей от неразделенной любви (« », « », «Сегодня мне письма не принесли… », «Вечером », цикл «Смятение » и т. д.). Однако лирическая канва книг стихов далеко не всегда отражает биографию автора: возлюбленные поэтессы Борис Анреп, Артур Лурье, Николай Пунин, Владимир Гаршин и другие отвечали ей взаимностью.
Миф пятый: Гумилев — единственная любовь Ахматовой
Анна Ахматова и Николай Пунин во дворе Фонтанного дома. Фотография Павла Лукницкого. Ленинград, 1927 год
Тверская областная библиотека им. А. М. Горького
Брак Ахматовой с поэтом Николаем Гумилевым . С 1918-го по 1921-й она была замужем за ученым-ассириологом Владимиром Шилейко (официально они развелись в 1926 году), а с 1922 по 1938 год состояла в гражданском браке с искусствоведом Николаем Пуниным. Третий, так и не оформленный официально брак вследствие специфики времени имел свою странность: после расставания супруги продолжали жить в одной коммунальной квартире (в разных комнатах) — и более того: даже после смерти Пунина, находясь в Ленинграде, Ахматова продолжала жить с его семьей.
Гумилев также повторно женился в 1918 году — на Анне Энгельгардт. Но в 1950-60-е годы, когда «Реквием» постепенно доходил до читателей (в 1963 году поэма была опубликована в Мюнхене) и интерес к запрещенному в СССР Гумилеву стал пробуждаться, Ахматова взяла на себя «миссию» вдовы поэта (Энгельгардт к тому времени также уже не было в живых). Подобную роль выполняли Надежда Мандельштам, Елена Булгакова и другие жены ушедших литераторов, храня их архив и заботясь о посмертной памяти.
Миф шестой: Гумилев бил Ахматову
Николай Гумилев в Царском Селе. 1911 год
gumilev.ru
Такой вывод не раз делали не только позднейшие читатели, но и некоторые современники поэтов. Неудивительно: почти в каждом третьем стихотворении поэтесса признавалась в жестокости мужа или возлюбленного: «…Мне муж — палач, а дом его — тюрьма », «Все равно, что ты наглый и злой… », «Углем наметил на левом боку / Место, куда стрелять, / Чтоб выпустить птицу — мою тоску / В пустынную ночь опять. / Милый! не дрогнет твоя рука. / И мне недолго терпеть…», « , / Вдвое сложенным ремнем» и так далее.
Поэтесса Ирина Одоевцева в мемуарах «На берегах Невы» вспоминает негодование Гумилева по этому поводу:
«Он [поэт Михаил Лозинский] рассказал мне, что его постоянно допытывают студисты, правда ли, что я из зависти мешал Ахматовой печататься… Лозинский, конечно, старался их разубедить.
<…>
<…> Наверно и вы, как они все, твердили: Ахматова — мученица, а Гумилев — изверг.
<…>
Господи, какой вздор! <…> …Когда я понял, насколько она талантлива, я даже в ущерб себе самому постоянно выдвигал ее на первое место.
<…>
Сколько лет прошло, а я и сейчас чувствую обиду и боль. До чего это несправедливо и подло! Да, конечно, были стихи, которые я не хотел, чтобы она печатала, и довольно много. Хотя бы вот:
Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем.
Ведь я, подумайте, из-за этих строк прослыл садистом. Про меня пустили слух, что я, надев фрак (а у меня и фрака тогда еще не было) и цилиндр (цилиндр у меня, правда, был), хлещу узорчатым, вдвое сложенным ремнем не только свою жену — Ахматову, но и своих молодых поклонниц, предварительно раздев их догола».
Примечательно, что после развода с Гумилевым и после заключения брака с Шилейко «побои» не прекратились: «От любви твоей загадочной , / Как от боли, в крик кричу, / Стала желтой и припадочной, / Еле ноги волочу», «А в пещере у дракона / Нет пощады, нет закона. / И висит на стенке плеть, / Чтобы песен мне не петь» — и так далее.
Миф седьмой: Ахматова была принципиальной противницей эмиграции
Этот миф был создан самой поэтессой и активно поддерживается школьным каноном. Осенью 1917 года Гумилев рассматривал возможность переезда за рубеж для Ахматовой, о чем сообщал ей из Лондона. Уехать из Петрограда советовал и Борис Анреп. На эти предложения Ахматова ответила стихотворением, известным в школьной программе как «Мне голос был…».
Почитатели творчества Ахматовой знают, что этот текст является на самом деле второй частью стихотворения, менее однозначного по своему содержанию, — «Когда в тоске самоубийства… », где поэтесса рассказывает не только о своем принципиальном выборе, но и о тех ужасах, на фоне которых принимается решение.
«Думаю, могу не описывать, как мне мучительно хочется приехать к тебе. Прошу тебя — устрой это, докажи, что ты мне друг…
Я здорова, очень скучаю в деревне и с ужасом думаю о зиме в Бежецке. <…> Как странно мне вспоминать, что зимой 1907 года ты в каждом письме звал меня в Париж, а теперь я совсем не знаю, хочешь ли ты меня видеть. Но всегда помни, что я тебя крепко помню, очень люблю и что без тебя мне всегда как-то невесело. Я с тоской смотрю на то, что сейчас творится в России, тяжко карает Господь нашу страну».
Соответственно, осеннее письмо Гумилева является не предложением к отъезду за рубеж, а отчетом по ее просьбе.
После порыва к отъезду Ахматова достаточно скоро решилась остаться и уже не изменила своего мнения, что прослеживается и в других ее стихотворениях (например, «Ты — отступник: за остров зеленый… », «Высокомерьем дух твой помрачен… »), и в рассказах современников. По воспоминаниям, в 1922 году у Ахматовой вновь появляется возможность уехать из страны: Артур Лурье, обосновавшись в Париже, настойчиво зовет ее туда, но она отказывает (на руках у нее, по свидетельству конфидента Ахматовой Павла Лукницкого, было 17 писем с этой просьбой).
Миф восьмой: Сталин завидовал Ахматовой
Ахматова на литературном вечере. 1946 год
РГАЛИ
Сама поэтесса и многие ее современ-ники посчитали появление постанов-ления ЦК 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», где шельмовались Ахматова и Зощенко, следствием события, произошедшего на одном литературном вечере. «„Это я зарабатываю постановление“, — говорила Ахматова о фотографии, сделанной на одном из вечеров, проходивших в Москве весной 1946 года. <…> По слухам, Сталин был разгневан пылким приемом, который оказывали Ахматовой слушатели. Согласно одной из версий, Сталин спросил после какого-то вечера: „Кто организовал вставание?“», — вспоминает Ника Глен. Лидия Чуковская дополняет: «Ахматова полагала, что… Сталин приревновал ее к овациям… Аплодисменты стоя причитались, по убеждению Сталина, ему одному — и вдруг толпа устроила овацию какой-то поэтессе».
Как подмечает , для всех воспоминаний, связанных с этим сюжетом, характерны типичные оговорки («по слухам», «полагала» и так далее), что является вероятным признаком домысла. Реакция Сталина, как и «цитатная» фраза о «вставании», не имеют документальных подтверждений или опровержений, поэтому этот эпизод стоит рассматривать не как абсолютную истину, а как одну из популярных, вероятных, но до конца не подтвержденных версий.
Миф девятый: Ахматова не любила своего сына
Анна Ахматова и Лев Гумилев. 1926 год
Евразийский национальный университет им. Л. Н. Гумилева
И это не так. В непростой истории взаимоотношений Ахматовой со Львом Гумилевым много нюансов. В ранней лирике поэтесса создавала образ нерадивой матери («…Я дурная мать », «…Отыми и ребенка, и друга… », «Для чего же, бросив друга / И кудрявого ребенка…»), в чем была доля биографизма: детство и юность Лев Гумилев провел не с родителями, а с бабушкой, Анной Гумилевой, мать и отец лишь иногда приезжали к ним. Но в конце 1920-х годов Лев перебрался в Фонтанный дом, в семью Ахматовой и Пунина.
Серьезная размолвка произошла после возвращения в 1956 году Льва Гумилева из лагеря. Он не мог простить матери, как ему казалось, ее легкомысленного поведения в 1946 году (см. миф восьмой) и некоторого поэтического эгоизма. Однако именно ради него Ахматова не только «стояла триста часов» в тюремных очередях с передачей и просила каждого более или менее влиятельного знакомого помочь с освобождением сына из лагеря, но и пошла на шаг, противоречащий любому эгоизму: переступив через свои убеждения, ради свободы сына Ахматова написала и опубликовала цикл «Слава миру!», где прославляла советский строй Когда в 1958 году вышла первая после значительного перерыва книга Ахматовой, в авторских экземплярах она заклеивала страницы со стихотворениями из этого цикла. .
В последние годы Ахматова не раз говорила близким о желании восстановить прежние отношения с сыном. Эмма Герштейн пишет:
«…она мне сказала: „Я бы хотела помириться с Левой“. Я ответила, что и он, вероятно, этого хочет, но боится чрезмерного волнения и для нее, и для себя при объяснении. „Да не надо объясняться, — живо возразила Анна Андреевна. — Пришел бы и сказал: ‚Мама, пришей мне пуговицу‘“».
Вероятно, переживания от размолвки с сыном во многом ускорили смерть поэтессы. В последние дни ее жизни возле больничной палаты Ахматовой развернулось театральное действо: близкие решали, пускать или не пускать Льва Николаевича к матери, не приблизит ли их встреча кончину поэтессы. Ахматова умерла, так и не помирившись с сыном.
Миф десятый: Ахматова — поэт, ее нельзя называть поэтессой
Часто обсуждения творчества Ахматовой или иных аспектов ее биографии заканчиваются жаркими терминологическими спорами — «поэт» или «поэтесса». Спорящие небезосновательно ссылаются на мнение самой Ахматовой, подчеркнуто называвшей себя поэтом (что зафиксировали многие мемуаристы), и призывают продолжать именно эту традицию.
Однако стоит помнить о контексте употребления этих слов век назад. Поэзия, написанная женщинами, только начинала появляться в России, и к ней редко относились всерьез (см. характерные названия рецензий на книги женщин-поэтов начала 1910-х годов: «Женское рукоделие», «Любовь и сомнение»). Поэтому многие женщины-литераторы или выбирали себе мужские псевдонимы (Сергей Гедройц Псевдоним Веры Гедройц. , Антон Крайний Псевдоним, под которым Зинаида Гиппиус печатала критические статьи. , Андрей Полянин Имя, взятое Софией Парнок для публикации критики. ), или писали от лица мужчины (Зинаида Гиппиус, Поликсена Соловьева). Творчество Ахматовой (и во многом Цветаевой) полностью изменило отношение к поэзии, создаваемой женщинами, как к «неполноценному» направлению. Еще в 1914 году в рецензии на «Четки» Гумилев делает символический жест. Назвав несколько раз Ахматову поэтессой, в конце отзыва он дает ей имя поэта: «Та связь с миром, о которой я говорил выше и которая является уделом каждого подлинного поэта, Ахматовой почти достигнута».
В современной ситуации, когда достоинства поэзии, созданной женщинами, уже не нужно никому доказывать, в литературоведении принято называть Ахматову поэтессой, в соответствии с общепринятыми нормами русского языка.
Издательство благодарит за предоставленные материалы Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Санкт-Петербург.
Приносим также благодарность Гелиану Михайловичу Прохорову за использование фотографий и писем из его личного архива.
Выражаю сердечную благодарность всем, кто помогал мне в работе над этой книгой.
Прежде всего назовуГелиана Михайловича Прохорова,
первого ученика Льва Николаевича,
и Марину Георгиевну Козыреву,
создателя и хранителя Музея-квартиры Л.Н. Гумилева.
Без материалов, собранных и опубликованных ими, эта книга многое бы потеряла.
Выражаю свою признательность Нине Ивановне Поповой,
директору Музея Анны Ахматовой,
и сотрудникам – Ирине Геннадьевне Ивановой
и Марии Борисовне Правдиной,
предоставившим в мое распоряжение уникальные материалы из архива ученого.
Большое спасибо поэту и математику Владимиру Губайловскому
и биологу Елене Наймарк за научные консультации.
От души благодарю Ольгу Геннадьевну Новикову,
хотя и понимаю, что эта книга не понравится ни ей, ни многим ученикам и последователям Льва Гумилева.
Вместо предисловия
Сохранившиеся фотографии Льва Гумилева озадачивают. Кажется, что иногда вместо него фотографировались совсем другие люди. Мемуарные свидетельства не объясняют, не рассеивают этого странного впечатления.
«Лева так похож на Колю, что люди пугаются. Моих черт в нем почти нет», – не раз говорила Ахматова. С ней соглашалась Лидия Чуковская, несколько дополняя портрет молодого Льва: «В последний раз я видела Леву, если не ошибаюсь, в 32 году <…> Это был юноша лет 17–19, некрасивый, неловкий, застенчивый, взглядом сильно напоминающий отца».
«Как вы похожи на отца», – с этих слов началось лагерное знакомство физика Сергея Штейна, будущего писателя-фантаста Сергея Снегова, и Льва Гумилева. Гумилеву-младшему вообще очень льстило, если другие находили в нем сходство с отцом. На фотографиях 1926–1927 годов, сделанных Пуниным, подросток Лев и в самом деле очень похож на Николая Степановича.
На студенческой фотографии 1934-го его сразу не узнать. Аккуратно одетый и хорошо причесанный молодой человек с почти детским лицом. Повзрослевший Левушка-Гумилевушка с фотографии 1915 года. Чистый, неиспорченный мальчик. Эмма Герштейн назвала лицо Гумилева «детским», значит, фотограф в 1934 году не исказил его облика.
В 1936-м Руфь Зернова, студентка филфака ЛГУ, описывала Гумилева как светловолосого молодого человека «с аккуратным бледным лицом». Монгольская аспирантка Очирын Намсрайжав запомнила его «молодым, красивым сероглазым юношей».
Домашний мальчик, воспитанный бабушкой-дворянкой, в сталинском Советском Союзе выжить не мог. Он должен был исчезнуть. И он исчез.
Зимой 1987 года в ленинградскую квартиру доктора исторических наук Гумилева пришел корреспондент казанского журнала «Чаян» Гафазль Халилуллов. На звонок дверь открыл сам Лев Николаевич, человек «среднего роста, крепкий, с лицом и телом старого гладиатора».
К сожалению, многие фотографии не сохранились, а в мемуарах – пробелы. Сейчас уже не восстановить утраченные звенья, ведь все, кто знал Льва Гумилева в молодости, давно ушли из жизни.
Передо мной фотография, сделанная осенью 1944-го для военкомата в Туруханске. Это совсем другой человек, ироничный и грустный. Не только постаревший, это понятно: он уже пережил тюрьму и лагерь, – а именно другой. Криминалист, сопоставляя фотографии 1934-го и 1944-го, и тот, верно бы, запутался и приписал их разным людям.
Новая черта – горбинка на носу – сразу сделала Льва похожим на мать. Гумилев после войны рассказывал всем знакомым, будто горбинка – что-то вроде фронтового ранения: во время немецкого минометного обстрела разнесло какую-то дощатую постройку, отлетевшей доской ему и перебило нос. О фронтовом ранении дружно сообщают все знакомые Гумилева, но, судя по фотографии, нос ему перебили не на войне, а в лагере. В Норильске или еще раньше, в Белбалтлаге, а еще вероятнее – в кабинете следователя.
Лев Николаевич «обладал очень выразительным, красивым лицом, крупными серыми глазами, в небольшой степени раскосыми, носом с очень небольшой горбинкой, красивой формой рта…» – вспоминала Елена Херувимова (Вигдорчик), работавшая с Гумилевым в экспедиции на Хантайском озере в 1943 году.
После войны Гумилев еще несколько раз поменяет свою внешность. С фотографии декабря 1949 года (из следственного дела) на нас глядит довольно молодое лицо кавказской национальности, бритоголовый абрек. Два года спустя (фото из лагеря под Карагандой) Гумилев напоминает старика-узбека или казаха.
За этими чужими, как будто непохожими на Гумилева лицами – потерянные годы тюрем и лагерей, вынужденное, не по его воле, отступление от избранного пути. Несколько раз он пытался переломить судьбу. И в 1944-м, когда из тылового Туруханска ушел добровольцем на фронт, и в 1948-м, когда вопреки обстоятельствам все-таки защитил диссертацию, и в 1953–1956-м, в лагерные еще годы, когда нашел в себе силы вернуться в науку.
Николая Гумилева невозможно представить старым. Лев Гумилев, старея, терял сходство с оставшимся навеки молодым отцом. Зато всё отчетливее в его облике проступали ахматовские черты. Впервые на сходство матери и сына обратил внимание художник Александр Осмеркин еще зимой 1938 года: «У него капризная линия рта, как у Анны Андреевны».
В конце пятидесятых его сходство с матерью замечали все.
Свидетельство Н.И. Казакевич, сотрудницы библиотеки Государственного Эрмитажа, вторая половина 1950-х: «Сходство Л.Н. с матерью было несомненным, но он был лишен ее величавости».
Свидетельство А.Н. Зелинского, участника Астраханской археологической экспедиции, август или начало сентября 1959-го: «…внешность… менее всего вязалась с легендарным образом Николая Гумилева. Среднего роста, может быть, даже ниже среднего, плотного телосложения, с горбатым ахматовским носом, с покатой, сутулой спиной, он сидит против меня и непрерывно курит».
Из дневниковых записей Георгия Васильевича Глекина, биолога, биофизика. 1 октября 1959-го: «Вчера был у А.А. Познакомился с Львом Николаевичем. Очень странно, когда, пожимая вам руку, говорят: “Гумилев”… Он невысокого роста человек, с приветливыми, но очень грустными глазами. Чертами лица скорее напоминает мать».
Из мемуаров Аллы Демидовой: «Лев Николаевич Гумилев – абсолютная Ахматова, он к старости очень стал на нее похож».
Гумилев в старости напоминал Анну Андреевну не только внешностью, но и голосом, у него был почти такой же тембр, что и у матери. Все, кто слушал записи Ахматовой и смотрел видеолекции Гумилева, со мной наверняка согласятся.
Последние тридцать лет жизни Гумилева фотографировали часто, на всех фотографиях сходство с Ахматовой очевидно, только вот оно совсем не радовало Льва Николаевича.
Часть I
Гнездо на ветру
Это был долгожданный ребенок. Брак старшего сына Дмитрия, к огорчению Анны Ивановны Гумилевой, оказался бездетным. К осени 1912 года в семье младшего, Николая, ждали наследника. Почему-то все были уверены, что родится мальчик. Николай Степанович, узнав о беременности жены, повез ее в Италию от сырой весны, от пронизывающих балтийских ветров. Итальянское солнце казалось панацеей от телесных и душевных недугов. Об этой поездке сведений почти не сохранилось, только маршрут: Генуя – Пиза – Флоренция. Из Флоренции Николай Степанович один отправился в Рим и Сиену, потом вернулся, и они с Анной посетили Болонью, Падую, Венецию.
Вопреки надеждам, итальянское солнце холодноватых отношений между супругами не согрело.
Под этими строчками Ахматовой дата: 1912, май, Флоренция.
Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, в своих путях всегда уверенный…
В эти же майские дни появились стихи Ахматовой, необъяснимые, поразительные своим трагическим диссонансом с реальностью, казалось бы, вполне благополучной.
Что это? Просто литературный сюжет? Но откуда эти мрачные видения? Может быть, предчувствие будущей трагической судьбы? Век войн и революций уже надвигался, и мирной жизни было отмерено всего два года.
Тихий дом мой пуст и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном,
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть – большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.
В Россию возвращались через Вену, Краков и Киев. В Киеве Анна Андреевна осталась погостить у матери. Потом отправилась в Литки (Подольская губерния), имение своей кузины. Николай Степанович поехал в Петербург, затем – в Москву, по литературным делам. Но в начале июня он уже был у матери, в Слепневе, откуда писал жене: «…мама нашила кучу маленьких рубашечек, пеленок…»
Вторую половину июля и начало августа Николай и Анна провели в Слепневе. Тогда за Ахматовой внимательно наблюдала двенадцатилетняя Елена, внучатая племянница Анны Ивановны Гумилевой. По ее воспоминаниям, Ахматова была «укутана в шаль и ходила тихими шагами со своей очень симпатичной бульдожкой Молли. Держалась она очень уединенно». Анна своих привычек не меняла, вставала поздно, строгому распорядку слепневского дома не следовала. Но все относились к ней доброжелательно, оберегали, в буквальном смысле на руках носили. Ей трудно было подниматься по крутой лестнице, и Анна Ивановна поручила Коле-маленькому, если Коли-большого рядом не будет, носить Анну вверх и вниз на руках. Коля-маленький, племянник Николая Степановича, был тогда рослым и сильным юношей; не пройдет и года, как оба Николая отправятся в Абиссинию.
Даже слепневские крестьяне стали не только свидетелями, но и участниками больших ожиданий в господском доме. На сельском сходе им обещали простить долги, если родится наследник. Забегая вперед, скажем, что Анна Ивановна Гумилева обещание сдержала.
Мальчик увидел свет 18 сентября (1 октября по новому стилю) 1912 года в родильном приюте императрицы Александры Федоровны на 18-й линии Васильевского острова. Через несколько дней ребенка перевезли в Царское Село, в дом Гумилевых на Малой, 63. В семье был праздник, пили шампанское за счастливое событие.
Ребенка крестили в Екатерининском соборе Царского Села 7 октября по старому стилю. Ему дали имя Лев.
Жена Дмитрия Гумилева, тоже Анна Андреевна, в девичестве Фрейганг, утверждала, что ребенок с первого дня был «всецело предоставлен» бабушке, она его «выходила, вырастила и воспитала». Все-таки не с первого дня, а постепенно – естественно, с молчаливого согласия родителей. Тут стоит внимательно прочитать воспоминания Валерии Сергеевны Срезневской, подруги Ахматовой с гимназических лет, когда они были еще Аней Горенко и Валей Тюльпановой. Считается, что мемуары отредактированы самой Ахматовой, если не написаны под ее диктовку. Во всяком случае, это версия Ахматовой, и она кажется убедительной.
Из воспоминаний Срезневской: «Рождение сына очень связало Анну Ахматову. Она первое время сама кормила сына и прочно обосновалась в Царском». Но понемногу «Аня освобождалась от роли матери в том понимании, которое сопряжено с уходом и заботами о ребенке: там были бабушка и няня».
Так было принято среди женщин их круга. Кроме того, Анна уже тогда была Ахматовой. В марте 1912 года вышел сборник ее стихов «Вечер» и принес ей известность. Ахматова прислушивалась к себе, к своему дару и очень быстро вернулась к жизни литературной богемы Петербурга.
Возможно, Ахматова стала матерью слишком рано. В двадцать три года. Она не захотела менять привычный образ жизни.
Из биографической прозы Анны Ахматовой. «Смешили мы (Ахматова и Осип Мандельштам. – С.Б. ) друг друга так, что падали на поющий всеми пружинами диван на “Тучке” (комната Гумилева в Петербурге, в Тучковом переулке, 17, кв. 29. – С.Б. ) и хохотали так до обморочного состояния, как кондитерские девушки в “Улиссе” Джойса».
Позднее, в двадцатые годы, Ахматова будет забавлять маленькую еще Иру Пунину, звонить ей от имени собаки Тапа и лаять (Ира сначала не сомневалась, что звонил именно Тап). В тридцатые Анна Андреевна много занималась с соседскими детьми, Валей и Вовой («шакаликом»). В сороковые стала нянчиться с Аней Каминской. Но эти дети росли рядом, а Лева почти всегда оказывался далеко.
Николай Степанович тоже был доволен, вспоминает Срезневская, что «его сын растет под крылом, где ему самому было так хорошо и тепло». Так будет и дальше. Забегая вперед, приведем фрагменты писем Ахматовой Николаю Гумилеву лета 1914 года. Еще не началась война.
«Милый Коля, 10-го я приехала в Слепнево. Нашла Левушку здоровым, веселым и очень ласковым. <…> В июльской книге “Нового слова” меня очень мило похвалил Ясинский. Соседей стараюсь не видеть, очень они пресные. <…> Целую, твоя Аня». К письму приложены стихи: «Моей наследницею полноправной будь…» и «Целый год ты со мной неразлучен…» (13 июля 1914 года).
«Целые дни лежу у себя на диване, изредка читаю, но чаще пишу стихи. <…> Думаю, что нам будет очень трудно с деньгами осенью. <…> Хорошо, если с “Четок” что-нибудь получим <…> С недобрым чувством жду июльскую “Русскую мысль”. Вероятнее всего, там свершат надо мною страшную казнь Valere <…> Будь здоров, милый! Целую. Твоя Анна. Левушка здоров и всё умеет говорить». К письму приложено стихотворение «Подошла я к сосновому лесу» (17 июля 1914 года).
Перед нами письма поэта. Обращается Ахматова тоже к поэту, а не к отцу своего ребенка.
Роль бабушки в жизни Левы так велика, что необходимо сделать небольшое отступление. В год рождения Левы Анне Ивановне Гумилевой исполнилось пятьдесят восемь лет. Она была «хороша собой, – пишет Е.Б. Чернова, внучатая племянница А.И. Гумилевой, – высокого роста, худощавая, с красивым овалом лица, правильными чертами и большими добрыми глазами…». Анна происходила из мелкопоместных дворян Львовых. Лев Гумилев в конце жизни утверждал: «…Гумилевы, каста военных, были священники, но в основном военные, морские и сухопутные офицеры и разведчики». На самом деле его слова относились скорее к семье Львовых. Степан Яковлевич Гумилев, дед Льва Николаевича, был военным в первом поколении.
Анна Львова провела детство, юность и молодость (до замужества) в Слепневе (Тверская губерния), родовом имении Львовых. В семье была младшей. Рано потеряла родителей. Ей было восемь лет, когда умер отец. А через три года умерла мать. Образование получила домашнее, с гувернанткой. Очень любила родной дом, кабинет отца, где на стенах висели географические карты, а в шкафу стояли книги с описаниями военных кораблей и морских сражений. Библиотека в доме была замечательная, собиралась несколькими поколениями Львовых. Анна много читала, больше всего – русские и французские романы. Французским языком владела свободно. Любила гулять по слепневскому парку и окрестностям усадьбы. Возможно, на ее характер, спокойный и уравновешенный, неизменную доброжелательность повлияла окружающая природа. Повзрослевший внук Анны Ивановны, Лев Гумилев, установит связь между психологическим состоянием человека и ландшафтом, он же отметит умиротворяющий характер природы Тверского края: «…этот якобы скучный ландшафт, очень приятный и необременительный, эти луга, покрытые цветами, васильки во ржи, незабудки у водоемов, желтые купальницы – они некрасивые цветы, но они очень идут к этому ландшафту. Они незаметны, и они освобождают человеческую душу».
Брак Анны Львовой и Степана Яковлевича Гумилева мемуаристы называют неравным: двадцатидвухлетняя потомственная дворянка и сорокалетний корабельный врач, сын сельского дьячка, вдовец с дочерью семи лет. Между тем Анна Львова послушала совета своего старшего брата (Лев Иванович познакомил ее с Гумилевым) и приняла решение, о котором никогда не жалела. Этот тип женщины любим русской литературой: пушкинская Татьяна, тургеневские девушки. Анна никогда не тяготилась сельским уединением, не любила праздности, была лишена кокетства. Она сочувствовала семейному горю Степана Яковлевича, жалела его осиротевшую дочь. С желания помочь и сострадания началась любовь.
Анна Ивановна легко вошла в роль хозяйки дома. Степан Яковлевич надолго уходил в плавание, после отставки часто и тяжело болел. Так получилось, что дом держался на ней. Все, кто знал Анну Ивановну, называли ее властной и умной. Она умела разбираться в людях. Казалось бы, ей, воспитанной в патриархальных традициях, невозможно принять характер и образ жизни Ахматовой. Между тем Ахматову не приняли как раз ее ровесницы. Довольно неприязненно пишет об Ахматовой А.А. Гумилева (Фрейганг): «В дом влилось много чуждого элемента». Как успела дворянка за несколько лет усвоить советскую фразеологию! Ей вторит соседка Гумилевых, Вера Андреевна Неведомская: «…в семье мужа она чужая».
Анна Ивановна, несмотря на разницу в возрасте и воспитании, приняла Ахматову как родную дочь. Между ними всю жизнь сохранялись родственные сердечные отношения.
Из писем Анны Гумилевой к Анне Ахматовой: «Анечка, дорогая моя», «я рада, что ты поправилась, моя родная», «голубчик», «горячо любящая тебя мама».
Из писем Анны Ахматовой к Анне Гумилевой:
«Дорогая мама, эти деньги исключительно для того, чтобы ты наняла человека для работы по дому и сама больше ни с чем не возилась».
«Дорогая мамочка! Не надо ли прислать чего-нибудь в посылке (муки, сахара, чая, мыла), может быть, какое-нибудь лекарство Левушке? Твоя Аня».
Наконец, слово самому Льву Гумилеву: «Бабушка была ангелом доброты и доверчивости и маму очень любила».
Первые шаги маленького Левы связаны с царскосельским домом Гумилевых. Анна Ивановна купила его летом 1911 года. Дом был деревянный, двухэтажный, с небольшим палисадником.
«Снаружи такой же, как и большинство царскосельских особняков. Два этажа, обсыпающаяся штукатурка, дикий виноград на стене. Но внутри – тепло, просторно, удобно. Старый паркет поскрипывает, в стеклянной столовой розовеют большие кусты азалий, печи жарко натоплены. Библиотека в широких диванах. Книжные полки до потолка… Комнат много, какие-то всё кабинетики с горой мягких подушек, неярко освещенные, пахнущие невыветриваемым запахом книг, старых стен, духов, пыли…
Тишину вдруг прорезывает пронзительный крик. Это горбоносый какаду злится в своей клетке. Тот самый:
«“Розовый друг” хлопает крыльями и злится», – вспоминал поэт Георгий Иванов.
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.
На первом этаже были комнаты Николая Степановича и Ахматовой, Дмитрия и его жены, а также гостиная, столовая и библиотека. На втором этаже жили Анна Ивановна, Александра Степановна Сверчкова, дочь Степана Яковлевича Гумилева от первого брака, с детьми Николаем и Марией. Здесь же, на втором этаже, устроили детскую для Левы и его няни.
Из воспоминаний А.А. Гумилевой (Фрейганг): «Коля был нежным и заботливым отцом. Всегда, придя домой, он прежде всего поднимался наверх, в детскую, и возился с младенцем».
А вот Лев Николаевич в поздних интервью с сожалением утверждал, что своих родителей в детстве почти не видел. В этом нет противоречия. Если Николай Степанович бывал дома, он охотно играл с ребенком. Ему даже не надо было делать над собой усилия, как многим взрослым, временами он чувствовал себя ребенком. В 1919–1921 годах со своими студийцами, молодыми поэтами, с удовольствием играл в жмурки. Когда Лева немного подрастет, они будут играть в войну, в индейцев, в путешественников. Только вот свободного времени у Николая Степановича было немного. Осенью 1912 года он возобновил занятия в университете. Чтобы не ездить каждый день в Петербург из Царского Села, снял комнату в Тучковом переулке на Васильевском острове. Николай Степанович и Ахматова обычно не пропускали интересных вечеров в «Бродячей собаке», где собиралась литературная богема Петербурга. Только за последние три месяца 1912 года состоялось около десятка заседаний «Цеха поэтов». Иногда они проходили в доме Гумилевых. Случалось, полуторагодовалый Лева, убежав от няни, неожиданно появлялся перед поэтами. В фольклор царскосельских поэтов Ахматова и Лева вошли под именами Гумильвица и Гумильвенок. Весной 1913 года Николай Степанович с племянником отправились в Абиссинию. На пути в Африку, из Одессы, Гумилев писал Ахматовой 9 апреля 1913 года: «Целуй от меня Львеца (забавно, я первый раз пишу его имя) и учи его говорить “папа”».
Из письма Николая Гумилева Анне Ахматовой 25 апреля 1913 года: «Леве скажи, у него будет свой негритенок, пусть радуется».
Насчет негритенка Николай Степанович, конечно, пошутил. Но привез живого попугая, светло-серого, с розовой грудкой.
Первый этаж дома Гумилевых украшали шкуры леопардов, африканские браслеты, картины абиссинских художников. Особенно сильное впечатление на гостей производило чучело пантеры в нише между столовой и гостиной.
Из воспоминаний А.А. Гумилевой-Фрейганг: «Было совсем темно, только яркая луна освещала стоящую черную пантеру. Меня поразил этот зверь с желтыми зрачками. Первый момент я подумала, что она живая. Коля был бы способен и живую пантеру привезти».
Лева рос среди этих необычных предметов. Рассказы отца об Африке, картины, шкуры, экзотические птицы развивали и без того богатое от природы воображение. На сохранившейся фотографии маленький Лева сидит на леопардовой шкуре среди игрушечных зверей.
Оказавшись за пределами дома, Лева увидел тот же мир, что и маленькая Аня Горенко двадцать лет назад: «Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков…»
Нянька возила Левушку на санках, а «городовой грозил пальцем и говорил: “Плакать нельзя”». На прогулке в парке он однажды увидел царевича на сером ослике (запись секретаря Ахматовой Павла Лукницкого). Может быть, все-таки на пони?
В Царском Селе Гумилевы жили с сентября по май. На лето семья уезжала в родовое имение Львовых Слепнево, а дом на Малой сдавали дачникам, чтобы окупить его содержание и ремонт.
После смерти Льва Ивановича Львова (1908) имение перешло к его сестрам: Варваре, Агате и Анне. Агата умерла в 1910-м. Варвара Ивановна была очень немолода. Настоящей хозяйкой Слепнева стала Анна Ивановна.
Из автобиографии Анны Ахматовой: «Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, “воротца”, хлеба, хлеба…»
«Воротца» – характерная примета тверских селений и усадеб, они играли роль не защитную, а скорее декоративную. На звук колокольчика прибегали деревенские ребятишки и открывали воротца, за что господа одаривали их конфетами и пряниками. Это превратилось в своеобразный ритуал. В целом же устройство усадьбы и быт Слепнева типичны для мелкопоместного дворянства. Этот образ жизни хорошо известен читателям Тургенева и Бунина.
Н.Гумилев. Старые усадьбы
Дома косые, двухэтажные.
И тут же рига, скотный двор,
Где у корыта гуси важные
Ведут немолчный разговор.В садах настурции и розаны,
В прудах зацветших караси.
Усадьбы старые разбросаны
По всей таинственной Руси.
Дом Гумилевых в Слепневе был одноэтажным, с крестообразным мезонином. С террасы можно было спуститься в цветник и дальше в парк, где росли акации, липы и одинокий старый дуб, который сохранился и в наши дни. Усадьбу разделял почтовый тракт. По одну сторону дом, по другую – фруктовый сад и огород.
В Слепневе сохранялись патриархальные традиции. Когда вся семья собиралась к столу, ждали Варвару Ивановну, самого старого человека в доме. Она чем-то напоминала Екатерину II и очень любила, когда это сходство замечали. «Пока Варвара Ивановна не сделает особый знак рукой, за стол никто не садится. <…> Анна Андреевна называла эти традиции ”китайской церемонией и XVIII веком”», – вспоминает родственница Гумилевых Е.Б. Чернова.
Летом в хорошую погоду стол накрывали прямо перед домом. Собиралось человек десять, а то и пятнадцать: сестры Львовы, их дети и внуки – Гумилевы, Лампе, Кузьмины-Караваевы, Оболенские.
За столом младшие (не только внуки, но и дети сестер – Николай и Дмитрий) разговора не начинали, а только отвечали на вопросы старших. Если Ахматова относилась к патриархальным обычаям дома иронично, то Николаю Степановичу они скорее нравились. Особенно он любил церковные праздники и старался всегда провести их с семьей. На Пасху вся семья шла в царскосельскую дворцовую церковь.
В Тверском крае сохранялись старорусские православные традиции. На Петров день монахи из Николаевской Теребенской пустыни привозили чудотворную икону Николая Мирликийского. Ее отправляли в Бежецк по реке Мологе на украшенной по такому случаю лодке. По преданию, икона еще с XV века берегла город от моровой язвы.
Лев Гумилев усвоит православную веру еще в раннем детстве, религия станет для него частью жизни, необходимым элементом бытия. Он сохранит веру во времена воинствующего безбожия. Даже в страшные тридцатые годы будет посещать храм. Со временем Гумилев приведет к вере своих учеников и многих друзей.
Порою крестный ход и пение,
Звонят во все колокола,
Бегут, – то значит, по течению
В село икона приплыла.