Политическое учение евразийства: Опыт системной реконструкции и интерпретации Пишун, Константин Викторович. Евразийство: от философии к политике

Движение евразийцев родилось в Софии в 1921 г., когда четверо молодых российских эмигрантов - экономист П.Н.Савицкий, искусствовед П.П. Сувчинский, философ Г.Д. Флоровский, принявший сан священника, лингвист и этнограф Н.С.Трубецкой - выпустили в свет сборник статей «Исход к Востоку», который стал своего рода манифестом движения, претендовавшим на принципиально новый взгляд на русскую и мировую историю.

В 1922 г. вышла вторая книга «На путях. Утверждение евразийцев», а за ней последовали три ежегодных издания под общим названием «Евразийский временник». В 1926 г. евразийцы выпустили систематическое изложение своей концепции «Евразийство», основные положения которой в сжатой и декларативной форме были обнародованы в 1927 г. в книге «Евразийство. Формулировка 1927 г.» В 1931 г. в Париже вышел сборник «Тридцатые годы», в котором подводились итоги десятилетней деятельности движения. Необходимо отметить и то, что с 1925 по 1937 г. увидели свет 12 выпусков «Евразийской хроники».

Эти работы обратили на себя внимание нетрадиционным анализом традиционных для России проблем. В отличие от славянофилов, Данилевского, Леонтьева и других, возлагавших свои надежды на самодержавное государство, евразийцы исходили из признания того факта, что старая Россия потерпела крах и стала достоянием истории. По их мнению, Первая мировая война и русская революция открыли качественно новую эпоху в истории страны, характеризующуюся не только крушением России, но и всеобъемлющим кризисом полностью исчерпавшего свои потенции Запада, который стал началом его разложения. Нет ни прошлого в лице России, ни настоящего в лице Запада, и задача России - вести человечество к сияющим вершинам светлого будущего.

Своим эсхатологическим подходом евразийство в методологическом плане мало чем отличалось от ведущих идейно-политических течений того времени - фашизма и большевизма. Не случайно воззрения евразийцев в ряде аспектов были близки позициям получившего в тот период определенную популярность национал-большевизма, синтезировавшего в себе некоторые важнейшие постулаты как фашизма, так и большевизма.

Не случайно и то, что большинство евразийцев позитивно приняли действия большевиков по сохранению и укреплению территориального единства России. По их твердому убеждению русская революция есть символ не только конца старой, но и рождения новой России. Так, Н.С. Трубецкой в 1922 г. допускал, что советскому правительству и Коммунистическому интернационалу удастся развернуть европейскую революцию, которая будет лишь вариантом российской экспансии, и видел неизбежным следствием такой экспансии взращивание и поддержку «благополучия образцовых» коммунистических государств Европы «потом и кровью русского рабочего и крестьянина». Более того, успех советского руководства в этом деле оценивали как победу евразийской идеи, полагая, что коммунисты последовательно реализуют вековые имперские устремления России. Один из лидеров евразийцев Л. Карсавин настойчиво подчеркивал: «Коммунисты... бессознательные орудия и активные носители хитрого Духа Истории... и то, что они делают, нужно и важно».

Евразийцы отводили особое место именно духовным, в первую очередь религиозным аспектам. В их построениях отчетливо прослеживается стремление увязать русский национализм с пространством. Как подчеркивал Савицкий в книге «Географический обзор России–Евразии», «социально-политическая среда и ее территория должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт». Поэтому не удивительно, что у них само понятие «Евразия» было призвано обозначать не просто континент или часть его в сугубо географическом понимании, а некую цивилизационно-культурную целостность, построенную на основе синтеза пространственного и социокультурного начал. Согласно этой конструкции, Россия рассматривалась в рамках координат, условно обозначаемых как Восток и Запад.

Суть евразийской идеи сводилась к тому, что Россия, занимающая срединное пространство Азии и Европы, лежащая на стыке двух миров - восточного и западного, представляет особый социокультурный мир, объединяющий оба начала. Обосновывая свою «срединную» позицию, евразийцы писали: «Культура России не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других... Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную евразийскую культуру». Поэтому, утверждал Савицкий в своей статье «Географические и геополитические основы евразийства» (1933), «Россия имеет гораздо больше оснований, чем Китай, называться “Срединным государством”. Это, по его мнению, самостоятельная, самодостаточная и особая духовно-историческая геополитическая реальность, которой принадлежит своя самобытная культура, «равно отличная от европейских и азиатских».

В отличие от тех славянофилов, которые утверждали идеи и ценности панславизма, евразийцы вслед за Леонтьевым делали упор на азиатскую, особенно на туранскую составляющую этого мира, считая Россию преемницей империи Чингисхана. Как писал, например, Трубецкой, «национальным субстратом того государства, которое прежде называлось Российской империей, а теперь называется СССР, может быть только вся совокупность народов, населяющих это государство, рассматриваемая как особая многонародная нация и в качестве таковой обладающая своим национализмом».

Еще четче эту позицию сформулировал Савицкий, по мнению которого субстрат евразийской культурно-цивилизационной целостности составляют арийско-славянская культура, тюркское кочевничество, православная традиция: именно благодаря татаро-монгольскому игу «Россия обрела свою геополитическую самостоятельность и сохранила свою духовную независимость от агрессивного романо-германского мира». Более того, «без татарщины не было бы России», утверждал он в статье «Степь и оседлость». А один из более поздних евразийцев Л. Гумилев, которого В. Ступишин не без оснований назвал блестящим путаником от науки, отождествлял Древнюю Русь с Золотой Ордой, а советскую государственность - с придуманным им самим славяно-тюркским суперэтносом.

Не отбрасывая ряд интересных наблюдений, высказанных евразийцами, вместе с тем нельзя не отметить, что их проекты содержали множество ошибочных положений, которые в современных условиях выглядят анахронизмами. В евразийской идеологии присутствовали отдельные элементы, реализация которых была бы чревата для России добровольной изоляцией. Так, в одном из манифестов евразийства говорилось: «русскую культуру надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру, мы должны осознать себя евразийцами, чтобы осознать себя русскими. Сбросив татарское иго, мы должны сбросить и европейское иго».

Нельзя принять также убеждение евразийцев в исключительности и особой миссии России в современном мире. Так, представляя Россию–Евразию как возглавляемый Россией особый культурный мир, авторы манифеста подчеркивали, что она, т.е. Россия–Евразия «притязает еще и на то и верит в то, что ей в нашу эпоху принадлежит руководящая и первенствующая роль в ряду человеческих культур». Такая вера, говорилось далее в манифесте, может быть обоснована только религиозно, т.е. на фундаменте православия: исключительность русской культуры, ее особая миссия выводятся из православия, которое есть «высшее единственное по своей полноте и непорочности исповедание христианства. Вне его все - или язычество, или ересь, или раскол». Хотя ценность других христианских вероисповеданий полностью и не отрицались, выдвигалось условие: «существуя пока как русско-греческое и преимущественно греческое, Православие хочет, чтобы весь мир сам из себя стал православным». В противном случае приверженцам других вероисповеданий предрекались разложение и гибель.

Следует отметить, что в большинстве своем русская эмигрантская интеллигенция приняла евразийские идеи довольно прохладно, если не сказать отрицательно. Среди особенно активных критиков евразийства были Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, П.Н. Милюков, Ф.А. Степун, Г.П. Федотов. Представляется вполне естественным, что в 1928 г. наметившийся ранее раскол внутри движения завершился полным размежеванием на парижскую и пражскую группы. Более того, к началу 30-х годов от евразийства отошли самые решительные его сторонники и даже основоположники Н. Трубецкой, Г. Флоровский, Г. Бицилли и др. Показательна в этом плане позиция Флоровского, который в статье с характерным названием «Соблазн евразийства» с горечью констатировал, что «судьба евразийства - история духовной неудачи». По его словам, на поставленные жизнью вопросы евразийцы «ответили призрачным кружевом соблазнительных грез. Грезы всегда соблазнительны и опасны, когда их выдают и принимают за явь. В евразийских грезах малая правда сочетается с великим самообманом... Евразийство не удалось. Вместо пути проложен тупик. Он никуда не ведет».

Примечательным свидетельством раскола евразийского движения стало издание в Париже еженедельной газеты «Евразия» (выходила с ноября 1928 по сентябрь 1929 г.), ориентированной на идейно-политическое сближение с советской властью. Активное участие в издании газеты принимали Л.П.Карсавин, кн. Д.П. Святополк-Мирский, П.П. Сувчинский, С. Я. Эфрон. Ирония истории состоит в том, что заигрывание с большевиками отнюдь не избавило евразийцев от преследований со стороны советских властей. Так, Карсавин, Савицкий и другие были после войны осуждены и долгие годы провели в ГУЛАГе.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

240 руб. | 75 грн. | 3,75 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Автореферат - 240 руб., доставка 1-3 часа, с 10-19 (Московское время), кроме воскресенья

Пишун, Константин Викторович. Политическое учение евразийства: Опыт системной реконструкции и интерпретации: диссертация... кандидата политических наук: 23.00.01.- Владивосток, 1999

Введение

ГЛАВА I. Истоки политического учения евразийства 20

1. Предметная детерминация 20

2 Социоисторическая детерминация 30

3. Детерминация по традиции 46

A) Евразийство и русская общественно-политическая мысль XVI-XVII ев 47

Б) Евразийство и русская общественно-политическая мысль XIX в 52

B) Евразийство и «философия Общего Дела» Н. Ф. Фёдорова 64

Г) Евразийство и западные геополитические школы 66

ГЛАВА II. Концептуальные основания политического учения евразийства 70

1.«Государствоцентризм»- основа социально-политической теории евразийства. 71

А) Социально-политический идеал евразийства: «государство мир» и «государство правды» 71

Б) Концепция «идеократии» - ядро евразийского государствоведения 77

В) Концепция политической демотии в евразийском освещении, .82

Г) Евразийская концепция «гарантийного государства» 92

Д) Евразийство и армия 96

2 Модель «подчинённой экономики» и политико-экономические взгляды евразийцев. 100

А) Концепция «функциональной собственности» 101

Б) Концепция «хозяйнодержавия» 117

3. Континентоцентризм - основа геополитической теории евразийства 126

A) Концепции «месторазвития» и «геополитической конъюнктуры»как синтез политологии, историософии и географии 126

Б) Концепция континентального бытия России 130

В) Геополитические аспекты евразийского «восточничества»... 134

4. Политико-правовая теория евразийства 139

A) Взаимосвязь этики, политики и права в евразийской трактовке, 142

Б) Политический смысл евразийского толкования прав и обязанностей. 145

B) Судебная политика в контексте евразийского политического этатизма 148

Заключение 154

Библиография 163

Введение к работе

Нынешнее состояние отечественной политической науки характеризуется поиском, определением концептуальных оснований, теоретического и методологического базиса, на основе которого станет возможным адекватное понимание процессов, касающихся исторических судеб нашей страны в прошлом, настоящем и будущем. Совершенно естественным и закономерным выглядит обращение к традициям русской политической науки, без исследования которых нельзя будет реально осмыслить культурно-исторические и цивилизацион-ные перспективы России. Строго научная рецепция должна стать ответом на эрозию и деградацию политического сознания и ценностных ориентации среди значительной части представителей современной политической элиты, на фоне углубляющегося кризиса в различных областях жизни общества.

Подобное состояние социального и политического катастрофизма и разочарования русское общество уже испытывало на рубеже 1910-20-х гг., что было особенно характерно для среды эмигрантов. Но наиболее ищущая, творческая часть интеллигенции как «единственного подлинного нерва нашей жизни» (158,с. 168) смогла тогда выработать собственную политическую программу преодоления указанного выше состояния на основе диалектических принципов. Предлагалось, с одной стороны, коренным образом преобразовать традиционный политический ландшафт России, превратив его в органически стройный «собор народов» - «симфонических личностей», а с другой стороны, сохранить определенную преемственность с некоторыми прежними политическими ценностями и идеологическими традициями русского народа, в частности, оправдать и подтвердить роль государ-

ства как стержня культурного и социально-политического бытия России-Евразии. Вместе с тем, сама идея христианского государства была в данном случае дополнена мыслью о служении не только субъекта государству, но и государства каждому из нас, т.е. идеей правового государства, призванного обеспечить защиту прав «частночеловече-ской личности». Данное течение русской эмигрантской мысли известно как «евразийство» или «евразизм» (22,с. 176).

Проблематика, выдвинутая указанным политическим, философ
ским, культурологическим течением, особенно актуальна для общест
ва, ещё не определившегося в собственной цивилизационной иден
тичности, не нашедшего наиболее оптимальный вектор развития. По
верхностное возрождение национальных и религиозных традиций,
смена названий городов и улиц и пр. не могут снять остроту пробле
мы возвращения к основам собственно политического, духовного,
экономического бытия, равно как не могут восполнить тот ценност
ный и духовный вакуум, который образовался после крушения одно
партийной коммунистической системы. Один из возможных путей по
творческому восполнению этого мировоззренческого вакуума связан,
на наш взгляд, с осуществлением последовательной реконструкции и
интерпретации цельной политологической теории евразийства, что
влечёт за собой репрезентацию органично встроеннных в эту теорию
и взаимно связанных политико-антропологической, геополитической,
социально-политической, политико-правовой, политико-

экономической концепций.

Актуальность политической антропологии евразийства вытекает, с одной стороны, из общей необходимости постоянных персонологиче-ских поисков, самоидентификации личности, определения субъектом собственного бытия (здесь мы можем говорить о вечной актуальности онтологии субъекта, имеющей общемировоззренческий смысл), с другой стороны, эта актуальность обусловлена современными поисками

тех принципов и норм, на основе которых возможно объединение и солидарность народов, населяющих огромное пространство России-Евразии, не только возможностью, но и настоятельной необходимостью соединения православных, мусульманских и буддистских этнорелигиозных элементов, составляющих ядро евразийского миробытия и миросознания. Центральная проблема политической антропологии евразийства, имеющая наибольшую значимость для современной политической онтологии - соотношение между индивидуальной и коллективной («симфонической») личностью. Современная российская политическая наука отнюдь не чужда поискам метафизических оснований собственного своеобразия.

Значимость для современности евразийской геополитической концепции также не вызывает сомнений. Процесс распада Советского Союза выявил тот факт, что этническая и лингвистическая близость восточнославянских народов не стала тормозом для обособления Украины и России, равно как и конфессиональная общность (например, русских с грузинами и молдаванами) не препятствует продолжению центробежных процессов. Напротив, тяга некоторых мусульманских народов и групп к России (гагаузов, абхазов, аджарцев и др.) позволяет говорить о присутствии иных факторов и мотивов сближения евразийских народов. Всё это даёт право вспомнить об идее «Турана» П.Н.Савицкого, Г.В.Вернадского, Л.Н.Гумилёва и др. и заставляет совершенно по иному взглянуть на понятие «русскости», природу «великоросса», вобравшего в себя, по словам П.Н.Савицкого, не только славянский, но также угрофинский и тюркский элементы. Интерес вызывает сопоставление геополитической теории евразийцев с трудами классиков теории государства как географического организма, развивающегося в пространстве - инициатором переноса идей «философии жизни» в политическую науку немцем Ф.Ратцелем (1844-1901) и британским профессором Х.Макиндером (1869-1947). Акту-

альность и прагматичность данного сравнения связана с определением связи мировоззренческих основ геополитического мышления с конкретными политическими установками и моделями политического поведения. В частности, тезис евразийцев о России как замкнутом самодостаточном пространстве, её отчуждённости от мирового океана вёл к разработке автаркической социально-экономической концепции.

Актуальность социально-политической теории евразийства связана с отходом от прежнего марксистского узко-классового подхода к пониманию сущности реальной политической жизни. Этно-политические, личностные, идейные факторы зачастую выступают важнейшими детерминантами конкретных процессов жизни государства, экономики, общества, изменяя во многом взгляд на природу социально-политических процессов. При этом выявляются цивилизаци-онные корни целого ряда современных политических антагонизмов, на чём раньше настаивали адепты евразийского движения.

Настоятельная необходимость современного прочтения политико-правовой теории евразийства связана с взвешенностью оценок в нём и отсутствии романтической идеализации прошлого (в данной связи можно указать на критическое отношение евразийцев к славянофильству. Современное российское общество, во многом разуверившись в либеральных ценностях, но оставаясь в значительной своей основе «западническим» по духу, пытается определить «третий путь» во взаимоотношении личности и государства, согласно которому идея права в метафизическом смысле не может быть отделена от обязанностей, сливаясь с ними в одно органическое целое. Формулы вроде «личность выше закона» наталкиваются на суровые реалии, когда государство не может нормально функционировать, не обладая принудительной способностью заставлять граждан следовать букве и духу законов.

Наконец, актуальность выдвинутых евразийцами социально-экономических идей обусловлена современными поисками оптимальной модели экономического развития России. Крайние экономические доктрины показали свою несостоятельность в условиях российской действительности. Постепенно приходит осознание того очевидного факта, что экономическая модель должна соответствовать менталитету населения, исходить из опыта исторического прошлого. На наш взгляд, евразийская концепция «хозяйнодержавия», утверждающая о необходимости сочетания в условиях нашей страны частной предприимчивости и сильной роли государства имеет перспективу нового толкования и восприятия.

Сразу же после своего появления в начале 1920-х гг. евразийство стало объектом внимания со стороны различных критиков, симпатия или антипатия которых по отношению к вновь возникшему течению зависела от их политических и идеологических пристрастий. Разбору огромного числа публикаций о евразийстве была посвящена книга П.Н.Савицкого «В борьбе за евразийство». В период с 40-х и до конца 70-х гг. мы видим определённый спад интереса к евразийскому политическому наследию. Исключение составляют исторические и этнографические исследования Л. Н,Гумилёва, в которых политический аспект евразийского творчества практически не рассматривался. Возрождение интереса к этой проблематике начинается с публикации доклада М. И. Черемисской «Концепция исторического развития у евразийцев» (Тарту, 1979) и одной из глав в монографии В.АКувакина «Религиозная философия в России: начало XX века» (М, 1980). В середине 80-х гг. были депонированы в ИНИОН АН СССР статьи Д.П.Шишкина «Историософия евразийцев и русский консерватизм второй половины Х1Х-начала XX в.» (М., 1984) и А.В.Гусевой «Концепция русской самобытности у евразийцев: критический анализ» (Л., 1986), в которых затрагивались отдельные проблемы идейно-

политического наследия евразийства. Но подлинный всплеск интереса к евразийским политическим теориям происходит на рубеже 80-90-х гг.

Современная библиография по истории развития и содержанию политической теории евразийства весьма обширна. Среди большого количества источников можно выделить три уровня исследований политических взглядов адептов евразийства. Начальный уровень определим как «републикационный». Здесь мы встречаемся с репрезентацией «первичного материала», текстов самих лидеров евразийства, что, как правило, сопровождается комментариями, предисловиями, послесловиями, историческими справками, библиографическими заметками и т.д. В данном случае можно указать на издания Л. Н. Гумилёва(41), С. С.Хоружего, А. Г. Дугина, Д.Тараторина, Л. И. Новиковой, В. В. Кожинова, И. Н.Сиземской, Н.И.Толстого, В. М. Живова, С. М. Половинкина, А. В. Соболева, И.А. Исаева, И.А.Савкина. Благодаря их активной деятельности в историю отечественной политологии было введено значительное количество первоисточников, включая ряд ранее нигде не публиковавшихся материалов из архивов. Среди всей этой суммы материалов много такого, что имеет непосредственное отношение к общественно-политическим взглядам евразийцев. На указанном уровне мы сталкиваемся с процессом накопления и первичной обработки информации, который заключается в выдвижении мнений указанных авторов по вопросам идентификации политических взглядов каждого из выдающихся представителей евразийства с пересказом идей последних.

Перепечатка наиболее интересных статей из евразийских «Сборников» и «Хроник» в основном завершена и в настоящее время в антологических сборниках осуществляется частичная перепечатка богатейшего архивного материала (в основном, из отечественных фондов). В частности, отметим публикацию А.Г.Дугиным ряда рукопис-

ных текстов П.Н.Савицкого, хранившихся в Государственном архиве Российской Федерации. Вместе с тем, перспективы данного уровня существенно ограничены недостаточностью аналитизма и теоретических обобщений. Некоторые авторы не удовлетворены этим и переходят на вторую ступень исследования политологического наследия Н.С.Трубецкого, П.П.Сувчинского, Н.Н.Алексеева и др., предполагающую комплексное изучение евразийской политической доктрины, через рассмотрение её отдельных аспектов в их внутреннем единстве. Указанный уровень рецепции подразумевает некоторое погружение в тематику, что неизбежно ведёт к пониманию присутствия б евразийстве многих политических концепций, зачастую противоречивших друг другу. Игнорирование внутренних конфликтов внутри евразийства способно породить лишь мифологическую интерпретацию его, не имеющую ничего общего с историческими реалиями жизни и творчества эмигрантской интеллигенции в 20-30-е годы XX в. Тем не менее, ряд авторов приходит к пониманию существования в евразийстве ряда цементирующих принципов, указывающих на внутреннее единство. В этой связи можно указать на публикации Ф.И.Гиренка (43), А.Водолагина и С.Данилова (39), В.И.Иващенко (63-65), И.АИсаева (81), И.И.Квасовой (101), Ю.В.Линника (112), С.П.Мамонтова (121), М.В.Назарова (129), Н.А.Омельченко(140), А.Орлова (141), А.В.Соболева (190). Понимание единства евразийского учения становится возможным лишь на уровне политической онтологии, что требует обращения к метафизическим, аксиологическим и антропологическим корням данного направления политической мысли. Это ведёт исследователя к третьему, собственно научному, теоретическому уровню политологической рецепции евразийства, предполагающему, однако, задействование синтетического метода, смысл которого состоит в сочетании ряда герменевтических операций, направленных на выявление интерпретатором смысловых форм объекта, наряду с ин-

туитивным постижением евразийской политической линии. Собственно, интуитивный и одновременно комплексный подход был обоснован самими евразийцами, в частности, в «Теории государства» Н.Н.Алексеева.

Особо следует остановиться на современной критической литера-туре о евразийстве. Наиболее серьёзная критика евразийских подходов к политике исходит от тех, кто указывает на уменьшение роли России в мировых делах, ослабление её влияния в Евразии, и высказывает опасения относительно геополитических и культурно-политических перспектив российской цивилизации. В данном контексте пишут о целесообразности соединения в нынешних условиях русских с азиатскими народами, учитывая падение численности русского населения. Гораздо чаще евразийство упоминается в негативных тонах на страницах идеологически ангажированных «западнических» изданий, особенно в материалах журнала «Вопросы философии». Здесь евразийству высказываются упрёки в «великом самообольщении», «путанице» (Л.Люкс), «двусмысленности» (А.Игнатов), «язычестве» (В.К.Кантор) и т.д. Встречается также «православно-церковная» критика евразийцев, берущая своё начало ещё со статьи их бывшего единомышленника Г.В.Флоровского «Евразийский соблазн» (231). Аналогичную точке зрения Флоровского позицию занимают В.Л.Цымбурский, Н.А.Нарочницкая и К.Г.Мяло (127;128;131).

Среди защитников евразийской цивилизационной и отчасти культурно-политической модели можно отметить А.С.Панарина и особенно Б.С.Ерасова, издающих научный альманах «Цивилизации и культуры», на страницах которого неоднократно давалась отповедь оппонентам евразийства (напр., см.: 58, с. 3-28). Следует отметить, что полемика вокруг содержания политических и цивилизационных теорий евразийства продолжается до сих пор.

Обращают на себя внимание попытки расширить круг евразийских публицистов и политологов за счёт представителей восточной ветви русской эмиграции. В частности, исследователи В.Ф.Печерица и О.И.Кочубей относят к евразийским авторам русского писателя и публициста В.Н.Иванова, долгие годы жившего в Китае и написавшего там книгу «Мы», в которой предлагалось повернуть российскую цивилизацию «лицом к Востоку» (147, с. 149-155).

Среди диссертационных работ, посвященных евразийству, можно отметить исследования: «Евразийство как идейно-политическое течение в русской культуре XX века» (М.: Институт философии РАН, 1992) Р.А.Урхановой, «Социальная философия евразийства: истоки, сущность, современное состояние» (М.: Росс. гос. социальный институт, 1994) С.И.Данилова, «Концепция личности в философии евразийства» (М: МГУ, 1994) Ю.В.Колесниченко, «Евразийство как явление культуры России: историко-философский аспект» (М.: 1993) А.Г.Горяева, «Историко-философский анализ евразийского учения» (М: МГУ, 1995) С.В.Игнатовой. Во всех указанных работах в той или иной степени затрагиваются вопросы, связанные с разработкой идейно-политического наследия евразийцев, но отсутствует системный взгляд на евразийское политическое учение.

Кроме того, особое место занимают «исследования по персоналиям» конкретных представителей евразийства. Можно указать на публикации В.К.Журавлёва (59,с.91-96), Н.А.Кондрашова (107,с.98-103), В.П.Нерознак (132,с. 148-151) о Н.С.Трубецком, А.Ванеева (33;34), Б.М.Тунгусова (226), С.СХоружего (235;236), А.В.Соболева (191,с.49-58) о Л.П.Карсавине, А.Г.Дугина (51,с.82-90; 52) о П.Н.Савицком, О.А.Казниной о Д.П.Святополк-Мирском (86,с.81-88) и др.

В числе зарубежных публикаций, посвященных евразийству, отметим цикл статей американского историка и литературоведа Н.В.Рязановского (256-259), работы М.Басса (253) и К.Гальперина

Источниковедческий анализ политологической концепции евразийства и её интерпретаторов позволяет определить объект л предмет данного исследования.

Объектом здесь являются пять основных политических концепций евразийства (политико-антропологическая, социально-политическая, политико-правовая, политико-экономическая и геополитическая), их истоки и метафизические основания. Автор анализирует внутреннюю структуру этих концепций, указывает на их сущностную связь.

Предметом диссертационного исследования является сама целостная политическая теория евразийства, перспективность и актуальность которой для соискателя несомненна. Автор пытается определить уровень теоретических конструкций и глубину выводов представителей евразийства,

В качестве методологической основы диссертации автор использовал различные эвристические подходы, которые должны помочь учесть «конкретную целостность» политической теории евразийства во всём богатстве её рассматриваться, исходя из связи целого, живых проявлений. Диссертант в своих исследовательских поисках опирался на основополагающие для современной политической науки принципы системности, взаимосвязи духовного и материального, принцип историзма при анализе данной проблемы. Исходя из вышеуказанного, автор выработал для себя несколько правил для исследования таких оригинальных и самодостаточных политологических учений, подобных евразийскому.

К исследуемым в данном контексте смысловым формам нельзя прилагать внешних им критериев, а следует исходить только из того содержания, которое объективировано в них. Поэтому недопустимо

присваивать такому разностороннему и сложному политическому течению, как евразийство, прямолинейные идеологические штампы.

Всякая часть политических учений конкретных представителей евразийства, равно как и всякая концепция, взятая из евразийской теории, должны рассматриваться во всём богатстве их содержания, необходимо учитывать различные нюансы и специфику мировоззрения представителей евразийства и, вместе с тем, дать целостный анализ их политической доктрины.

3.Понимание нами евразийского политического замысла должно оставаться актуальным, т.к. именно в контексте данного положения всякое ретроспективное исследование в политологии получает смысл. Наша интерпретация должна быть изоморфна тому импульсу, который исходит из интересующего течения русской мысли.

Следовать данным правилам можно, используя на теоретическом уровне историко-сравнительный, диалектический, логико-концептуальный, системный методы, а на эмпирическом уровне методы описания, семиотики и особенно герменевтики. Все эти методы должны быть направлены на воспроизведение логики генезиса и развития евразийского «континентоцентризма» и его содержательного наполнения. В диссертации также использовался метод текстологического анализа.

Цель данного диссертационного исследования состоит в прояснении сущности евразийского учения как политической и идеологической доктрины, т.е. выявить основные, качественные признаки евразийства как одного из основных идейных течений русской эмиграции. Достижение цели исследования предполагает решение следующих задач:

Определение политологического статуса евразийского учения об обществе, экономике, праве и государстве, и его места в общей систе-

ме евразийского мировоззрения, в качестве необходимой предпосылки анализа содержания евразийской политической теории.

Указание на социально-исторические и социокультурные детерминанты, т. е. на те общественные, национальные, социально-психологические условия, которые прямо или косвенно повлияли на становление евразийской политической теории.

Анализ теоретических истоков евразийских политических концепций, исследование их концептуальной связи с идеологическими и политическими взглядами Ф.М.Достоевского, К.Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского, Н.Ф. Фёдорова, выявление мировоззренческого единства с русской религиозной метафизикой XIX-нач.ХХ вв., а также рассмотрение имманентного родства «протогеополитических» интуиции ряда отечественных учёных (А.П.Щапова, Д.И.Менделеева, Л.И.Мечникова, В.О.Ключевского, В.И.Ламанского) с крупнейшими представителями евразийства.

Реконструкция политико-антропологической концепции евразийцев, обоснование её ключевой значимости для всей системы их политической теории.

Анализ духовных оснований и предпосылок евразийского политического учения.

Рассмотрение социально-политической теории евразийцев в контексте исследования выдвигавшегося в их трудах идеократического учения и, в данной связи, выявление сущностных характеристик в подходе евразийства к идее государственности и связанных с ней политико-правовых проблем.

Определение существа «хозяйнодержавия» как основополагающей идеи политико-экономической теории евразийства.

Разбор концепции месторазвития как основы евразийской геополитики, выходившей на учение о континентальном бытии России -«географического индивидуума».

Выявление концептуального единства всех составных элементов евразийского политического учения.

Исследование ряда конкретных политических идей наиболее выдающихся представителей евразийства.

Выявление перспективы изучения политологического наследия евразийства и актуальности его ддя политической науки в России.

Введение в исследовательский оборот ряда до того невостребованных материалов по истории отечественной пореволюционной политической науки.

Источниковая база данного диссертационного исследования имеет следующую структуру:

Первая группа - программные документы евразийцев.

Вторая группа - статьи в евразийских «Сборниках» и «Хрониках».

Третья группа - статьи в газете «Евразия» т.н. «левых евразийцев» или «кламарцев», утративших во многом изначальный смысл евразийского учения

Четвёртая группа - архивный материал из фондов Н.Н.Алексеева, К.А.Чхеидзе Д.П.Святополк-Мирского и П.Н.Савицкого, хранящихся соответственно в Центральном государственном историческом архиве (ЦГИА) и Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ).

Пятая группа - статьи и заметки современников евразийства, главным образом из среды русской эмиграции 20-30-х гг.

Шестая группа - публикации современных интерпретаторов евразийского учения.

Научная новизна данного диссертационного исследования заключена в том, что на основе анализа содержания политологических и ис-

ториософских сочинений Н. С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Н.Н.Алексеева, Л.П.Карсавина, П.П.Сувчинского, Г.В.Вернадского раскрыто собственно евразийское политическое учение, показана его нетривиальность, уникальность, а также дана репрезентация евразийского взгляда на природу личности и ряд социальных феноменов, близких к политике - экономику, право и др. Сочетая принципы системности и историзма, автор, с одной стороны, делает попытку структурного рассмотрения евразийской политической теории, с выявлением её детерминант, а, с другой стороны, на конкретном текстологическом материале показывает процесс эволюции и степень изменения евразийской рефлексии на важнейшие политические события того времени, а также изменение взгляда евразийцев на цели и смысл существования важнейших общественных и политических институтов. Эта новизна конкретизирована в следующих пунктах: В диссертации определяется место политических взглядов представителей евразийства в системе политической науки XX в. Научной новизной полученного результата явилось определение различий политических воззрений отдельных евразийцев, а также отличие их понимания фундаментальных социально-политических проблем от понимания представителей иных эмигрантских течений. Особое внимание уделено критике евразийцами западного политического и экономического либерализма; особенно это касается попыток перенести ценности западноевропейской цивилизации на российские реалии.

Обосновывается тезис о том, что приоритетной темой, важнейшим нервом евразийства была именно его политическая ориентация, попытка выработать «третий путь», суть которого состояла в реанимации ценностей православного сознания, с одновременным обогащением его духовными и культурными достижениями тюркских и финно-угорских народов.

Показано, что в основе евразийском политическом учении лежит оригинальная антропологическая концепция о «коллективной личности» и «соборном субъекте».

Предпринята общеконцептуальная реконструкция логики политической мысли адептов евразийства, намечавших теоретическую программу обоснования идеи «континентоцентризма».

Проведена самостоятельная интерпретация евразийской политической теории, выявлена её специфика, обоснована необходимость системного подхода при рассмотрении целостного политологического замысла евразийцев.

Определены важнейшие истоки евразийской политической теории и показана тесная связь её со славянофильством и почвенничеством, русской православной философией, русским космизмом.

Исследуется различие в толковании ряда важнейших политических вопросов внутри самих евразийцев и в данной связи выделяются «левое» (кламарское) и «правое» (традиционное) евразийство, впервые показано принципиальное отличие их друг от друга применительно к истории политической мысли.

Подробно разбираются политико-антропологическая, социально-политическая, политико-правовая, политико-экономическая и геополитическая теории евразийцев в их единстве и различии.

Основываясь на общетеоретических и исторических методах исследования, диссертант пытается обосновать правомерность введения в научный оборот единого понятия «евразийское политическое учение», в содержание которого органически входили бы указанные выше теории.

Относительно научно-практической значимости диссертации следует подчеркнуть, что данное исследование имеет целью способствовать углублению понимания предмета и содержания политологической науки как таковой, подкреплению её примечательным историче-

ским материалом. Комплексный взгляд на евразийскую политическую парадигму может иметь как методологическое, так и историко-научное значение. Формирующееся сейчас в политической науке и публицистике «неоевразийство» может для собственного концептуального развития востребовать материал данной диссертации. Реконструкция евразийской политической теории может способствовать расширению круга проблем, рассматриваемых современной политологией.

Теоретические выводы диссертации могут быть использованы в ходе методологических семинаров, при анализе социально-политических феноменов. Данные настоящего исследования могут применяться при чтении лекционных курсов по истории политической науки, истории государства и права, государствоведению, культурологии, истории философии в вузах, а также при подготовке обобщающих работ (статей, монографий, учебных пособий).

Основные положения диссертации обсуждались в ходе работы теоретического семинара на кафедре теории и истории политических процессов стран АТР Владивостокского института международных отношений Дальневосточного университета 28 апреля 1999 года. Отдельные материалы диссертационного исследования были представлены на международных научно-практических конференциях «Наука в образовательном процессе вуза» (Уссурийск, март 1997 г.), «Социально-экономические и политические процессы в странах Азиатско-Тихоокеанского региона» (Владивосток, апрель 1997 г.), региональной научно-методической конференции «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, май 1999 г.).

Социоисторическая детерминация

По замечанию примыкавшего к евразийцам культуролога В.Чухнина, в подходе к проблеме времени особенно наглядно проявляется острота и напряжённость философского самосознания эпохи (236,с. 147). В самом деле, способность к осознанию уместности и актуальности собственных политических изысканий характерна доя евразийцев. Если исследовать контекст, уровень развития русской политической науки того времени, то можно только восхищаться характерной для них, с одной стороны, способности улавливать дух времени, а, с другой стороны, поддерживать и обобщать наиболее перспективные направления в области политологии.

Евразийцы не отказывались от политического опыта прошлых эпох и отчётливо сознавали, что сам характер русского государственного права, в силу исторических условий, существенно отличался от западноевропейского. В нашей стране государственная власть в течение многих веков являлась единственным субъектом прав в ущерб правам отдельных людей и сословий. Собственно, и на Западе рождалось много этатистских утопий, но все они не выходили за пределы умственных выкладок отдельных интеллектуалов. При этом русское государство не являлось надклассовым - здесь евразийцы, в отличие от славянофилов, не испытывали никаких иллюзий. Политика русской власти руководствовалась интересами верхушки господствующего сословия. Тем не менее, в русском государстве допетровской эпохи широко были распространены демотические элементы, т.е., как справедливо писал евразиец князь Д.П.Святополк-Мирский, «московская власть широко пользовалась самодеятельностью общественных ячеек», но демотизм этот ничуть не ограничивал власть московских царей - здесь власть ограничивалась интересами тех групп, политическим олицетворением которых она являлась, а также православной этатистской идеологией византизма, но не ограничивалась правами подданных (185).

Евразийцы подчёркивали влияние на их политические учения цер-ковно-византийской идеологии. Собственно, Византия и была первой православной евразийской империей, имевшей собственно понимание римского права, чуждое индивидуализму и процессуализму рома-но-германского права, и развившее римское право не в динамическую (процессуальную) систему отношений лица к лицу, а в статическую сверхличную систему праведного закона». Византийский политический идеал неограниченного государства начал осуществляться в России с XVI в. - он был воспринят великими московскими князьями под воздействием Православной церкви. Если в удельной домосковской Руси (особенно в Новгороде) собственниками (государями) выступало множество хозяев, обладавших неограниченным правом распоряжения и здесь существовали частно-правовые отношения хозяев, то в Московии единственным субъектом государства явился царь - он стал неограниченным хозяином всех своих подданных, а слово «государь» потеряло свой первоначальный смысл. Евразийство, в силу синтетического характера своего политического учения, намеревалось соединить теоретически и практически домосковскую и церковно-византийскую политическую концепции. С гораздо большим скептицизмом евразийцы относились к бюрократическому государству Российской Империи, «закостеневшему» в период правления Николая I. Но и в этом типе государства евразийцы, опять же в силу своего мировоззренческого «синтетизма», обнаруживали положительный элемент - расширение прав собственности, пусть даже только отдельных сословий, начавшееся с «Манифеста о вольности дворянства» 1762 г. В евразийской политико-правовой концепции сильное государство соединяется с развитием лично-правовых форм. Это очевидно следует из теоретических выкладок Н.Н.Алексеева, полагавшего, что «свет с Востока» должен быть соединён с западным «просвещением» и решительно настаивавшего, что «эйдократическое» совершенное государство может являться только «правовым», в смысле «гармоничного сочетания между правомочиями и обязанностями, между свободой и долгом» (7Q,c.41). В своих обращениях евразийцы неизменно связывали государственное начало, крепкую государственную власть с правом, а не с диктатурой принуждения. Они доходили до утверждения, что «стихия права более глубоко и органично связана с евразийством, чем с любым из современных русских политических течений» (140,с.4).

Евразийцев относительно направленности их политического учения не следует считать «антизападниками». В культурно-историческом отношении они были ближе к типу «интеллигента-западника», «вестернизованы», но политический идеал их не совпадал с идеалом либерально-прогрессистским, был романтично-этатистским. Своё «генетическое западничество» они и проявляли в обязательном уважении к идее права, отрицании «плоского» консерватизма и провинциализма в быту, моде и т.п.

Поздним евразийством принималась в расчёт и советская политическая доктрина. Её разбору были посвящены интересные публикации того же Н.Н.Алексеева, а также П.П.Сувчинского, Л.П.Карсавина. Некоторые евразийцы зашли слишком далеко в своём обосновании «исторической правоты» большевизма (А.Эфрон, Д.П.Святополк-Мирский), переехали в Советский Союз и впоследствии были репрессированы. Но большинство из евразийцев сохраняли дистанцию от большевизма, не принимая в нём, в первую очередь, атеизм и насилие.

Евразийство и «философия Общего Дела» Н. Ф. Фёдорова

Определённую опору для своей политической теории евразийцы находили в федоровстве. Вместе с тем, евразийство пришло к идеям Н.Ф.Фёдорова, будучи уже вполне состоявшимся течением эмигрантской мысли. Как писал К.А.Чхеидзе, "евразийцы сказали первое слово об идеократии, не зная Фёдорова, а Фёдоров разрабатывал эту проблему раньше" (153,с.29). Фёдоров и евразийцы призывали к "одухотворению "государственной власти, совершенствованию форм правления. В федоровстве заключено современное толкование идеи соборности, с выдвижением социального и политического проекти-визма, идущего от проективизма нравственного. Ставка на социально-политическую организацию как решающий фактор при осуществлении "идеократической реконструкции " свойственна также и евразийцам. Последние прямо утверждали: "Для многих из наг Философия Общего Дела была ключом, открывшим нам истинное содержание нашей собственной философии "(154,с. ]).

Согласно основоположнику русского космизма, истинное призвание человека состоит в том, чтобы быть сотрудником Бога на земле и "светское и духовное составляют не два царства, а одно "(229, с. 594), а божественное Триединство ддя человека обязано быть не только идеалом, а проектом реального жизнеустроения. Для евразийцев "Общее Дело "состояло в первую очередь в усовершенствовании государства, которое, в свою очередь, должно обустроить российскую политическую жизнь на принципах соборности. Их учение можно назвать этатистским, ориентированным на политику дополнением к фё-доровству. У них более заострён и актуализирован призыв к активному социальному творчеству. Евразийцы пережили революцию и потому демотический элемент в их социально-политической теории был выражен гораздо отчётливее. По их мнению, революционная энергия и энтузиазм народа должны соединиться с религиозным подвигом, традицией религиозной жизни. Именно революция, при всех её негативных последствиях, сделала религиозную правду социально и политически окрашенной. Социальный замысел евразийства подобен фёдоровскому "синархическому"проекту и в его основе находится попытка наполнить "современные социальные процессы религиозным содержанием "(173,с.5).

Среди более частных положений "Философии Общего Дела 7 воспринятых евразийцами, можно указать на концепцию "сторожевого положения" направленную в системе Фёдорова на определение должного состояния отдельного субъекта политики и целых политических общностей. В этой концепции "утверждается необходимое сочетание сознания коренного неблагополучия всех жизненных основ и человеческих взаимоотношений и обязанности постоянного бодрствования за себя и за всех, переходящих организованное (сторожевое, "милитарное 7 служение общему делу"(48). "Сторожевое положение " в евразийской политической доктрине относилось к области политической психологии, оно в качестве определённого умонастроения должно формироваться у широких масс населения и, особенно, у ведущего слоя, и стать "первичной предпосылкой идеократии и её постоянным признаком и качеством " (48). Это состояние сделает возможным политическое творчество народа, который через своих инициативных представителей реализует цели и задачи собственного ме-сторазвития.

Таким образом, социальная концепция Н.Ф.Фёдорова, тяготевшая в сторону современного толкования христианской онтологии и этики, воздействовала на многих евразийцев своим проективизмом, учётом реалий современной культуры. В этой среде вслед за увлечением "Философией Общего Дела "наметился отход от идеализации бытового православия, обнаружилось стремление к политическому аналитизму и социальной аутентичности. Через Фёдорова стало возможным "осовременивание" русских традиционалистских и этатистских политических учений, к числу которых можно отнести и евразийство. Не случайно в евразийской литературе можно встретить признание Фёдорова "учителем своим "изо всех русских мыслителей он нам самый близкий "(154). Но всё же было бы ошибкой считать евразийство прямым продолжением "фёдоровства"- социальный космизм "Философии Общего Дела "представлялся им гениальным мифом, но не более того.

Именно представители евразийства (Савицкий, Трубецкой, Чхеидзе и др.) были теми из русских политологов, кто стал использовать термин «геополитика», адаптируя геополитическую проблематику к условиям России. Евразиец П.Н.Савицкий являлся первым отечественным геополитиком в собственном смысле слова (52,с.444).

Концепция «идеократии» - ядро евразийского государствоведения

Утверждение самостоятельного бытия пронизывающей социально-политическую реальность организационной идеи - исходный пункт содержательной части евразийского политического учения. В нём предполагалось изучить и утвердить первичность идей в социальной и политической жизни. «Политический идеализм» евразийцев основывался на философском платонизме, ибо господство идей в их понимании охватывает не только сферу общественной жизни, но также природу. Например, на уровне химии это проявляется в периодической системе химических элементов, на уровне метеорологии - в системе климатических зон. Организационные идеи упорядочивают наше познание. Словом, любая сфера бытия и познания управляется этими идеями. Метафизическим центром всякой идеи является «эйдос», который, как считали евразийцы, управляет миром природы и общества. Через основного субъекта политики - человека, через его сознание эта организационная идея формирует экономические, политические отношения на тех или иных принципах. Так, капиталистический порядок имеет своим основанием идею организации производства при помощи свободных производителей, работающих на средствах производства, принадлежащих предпринимателю (113,с. 133). Идеи формируют не только социальные и политические отношения, но и личности. По словам П.Н.Савицкого, «если будет идея, будут и личности. Историческая личность создаётся в обстановке и при посредстве исторической идеи. Идея воспитывает личность; питает её соками; даёт силу, ведёт в действие» (167,с. 9). Таким образом, в истории и политике господствует всеобъемлющее «идеалоправство» (167,с. 10).

Далее евразийцы обращались к конкретным идеям, которые выражали политические стремления тех или иных государств и народов. Их природа может быть различной - исключительно религиозной, националистической, чисто правовой или национально-правовой и т.д. Как правило, в основе монархический на Древнем Востоке лежала религиозная идея, в основе империй - национально-религиозная идея. Современные европейские государства руководствуются идеей правового государства. В основе коммунистической политической доктрины, как полагали евразийцы, лежит идея ложно понятой социальной справедливости в виде имущественного равенства. Наличие организационной идеи даёт государству силу. Белое движение потерпело неудачу в силу своего «провинциализма», ибо оно не смогло выдвинуть действительно объединяющую и притягательную идею. По словам евразийцев, коммунизм должен быть не разбит, не уничтожен интервенцией, войной, а преодолен идеологически, в сознании русских людей. Стержневая политическая идея должна иметь в себе, как считали евразийцы, два «слоя»: прикладной, практический и универсальный, вселенский. Её можно определить как идею органического общества и государства как «благо совокупности народов, населяющих данный автаркический особый мир» (224,с. 441). Органицистские концепции выдвигались и раньше в европейской политологии и государствоведе-нии. Но им всем не хватало внутренней цельности, по причине отсутствия веры, полнейшей секуляризации в них. Именно православной России в союзе с мусульманским и буддистским Востоком («туран-скими» народами) суждено в своём политическом и культурном развитии осуществить чаяния всего человечества по созданию цельного, справедливого общества, где интересы всех и каждого гармонировали бы в органическом единстве. Впрочем, евразийцы осознавали всю опасность духовного рабства России, особенно её интеллигенции, перед Западом. Низкопоклонство русских «западников» может затормозить реализацию нашей страной своего политического призвания. Необходима, как писал П.Н.Савицкий, «героическая воля» (167,с. 14) патриотично настроенных русских людей для начала и продолжения строительства подлинно справедливого общества. Сами эти люди должны организоваться, составить союз единомышленников, ориентированный на выполнение практических задач.

В центре евразийской теории государства находилась именно концепция правящего слоя. В данном контексте под идеократией евразийцы понимали строй, в котором правящий слой отбирается по признаку преданности одной общей идее-правительнице (224,с.438). Политический строй идеократии должен быть построен на системе убеждений, иметь единую партию, защищающую интересы государства и личности. Природа такой партии будет коренным образом отличаться от партий либеральной демократии. Если традиционные партии основывались на понятии «pars civitatis», что означает существование одной из политических групп в государственном целом, то евразийская партия как «организация действия», подразумевает «часть света», объединение наиболее активной и деятельной части нации или группы наций («partem mundi) . Новая партия, как писал П.Н.Савицкий, будет являться «активным нуменом нации или группы наций, их стяжённым воплощением» (172,с. 10). Каждый из тех, кто будет составлять ядро партии нового (евразийского) типа должен стать, по образному выражению Н.Арсеньева, «живым камнем», из которых будет сложено единое здание великой России-Евразии (23,с. 53-54).

Концепция «функциональной собственности»

Экономическая стратегия евразийцев подразумевала конечной целью создание необходимого хозяйственного фундамента для эффективного функционирования идеократического государства. Евразийцы были убеждены, что только высокоэффективная экономическая модель может являться приемлемой основой сильного государства. Вместе с тем, строя собственную политологическую доктрину на основе социальной и религиозной антропологии, представители евразийства не могли не учитывать личностный фактор экономического развития, важнейший смысл которого состоял для них в привлечении конкретного субъекта к укреплению экономической основы государства.

Идеальной экономической моделью являлась для евразийцев государственно-частная система хозяйствования, для апологии которой они разработали цельную концепцию. Её проблемным и смысловым ядром выступает в их учении критически решаемый вопрос о собственности. По словам евразийца В.А.Стороженко, «сам институт собственности нуждается в новом смысле, в понятие собственности необходимо вложить новую идею» (196,с.40). Н.Н.Алексеев полагал, что именно неадекватно устроенные отношения собственности способны порождать и воспроизводить социальную напряжённость, бесконечное обогащение одних и обеднение других.

Проблема собственности в понимании евразийцев имеет ряд уровней истолкования: юридический, исторический и политический. Первый уровень - юридический, не решает вопроса о природе собственности, и обращен к вопросу о том, что считается собственностью в настоящее время, т.е. здесь собственность выступает данностью. На втором уровне - историческом, исследуются различные виды собственности в прошлом, настоящем и будущем; здесь существует понимание временности актуальных форм собственности, их принципиальной изменчивости и сменяемости. Но историков редко интересует вопрос о сущности собственности, они скорее обращаются к феноменальной стороне данной проблемы. Наконец, политический уровень проблемы собственности характеризуется тем, что здесь не столько изучают, что такое собственность, сколько стремятся определить, в каком направлении должны быть изменены современные институты частной собственности (9,с.5). Однако, способы интерпретации на политическом уровне проблемы собственности весьма разнообразны. Евразийцы подвергали критике как социалистические, так и буржуазные модели организации и устройства форм собственности.

Экономическая доктрина евразийства соединяется с политической антропологией в контексте актуализации проблемы субъекта собст-венности.С одной стороны, в евразийстве отрицается возможность собственности для «абстрактной» личности, существа, не в социальные отношения, с другой стороны, утверждается возможность существования в качестве субъекта собственности не только «физическим» («одночеловеческим») личностям, но и личностям «коллективным» («многочеловеческим»). При этом адепты евразийства настаивали, что «коллективные личности в той же степ ш физич-ны, как и физические лица\..А Они являются особым родом сложных, физических индивидуумов, а потому они и могут быть субъектами собственности так же, как и отдельные люди» (9,с. 10).

Свою концепцию «государственно-частной системы хозяйства» как единственно приемлемой ддя грядущей подлинной идеократии евразийцы строили на основе критики идей социализации и коммуни-зации собственности. По мысли Н.Н.Алексеева, основная ошибка социализма состояла в стремлении преобразовать природу частной собственности посредством изменения её субъектов (через экспроприацию, национализацию, обобществление и т.п.). В данном случае, как считал Алексеев, действовала примитивная, грубая установка, которую можно определить как «социалистический элементаризм». При этом суть, порядок частной собственности не изменяется - мы имеем дело лишь с новыми субъектами её. Евразийцы подчёркивали, что с исчезновением многоярусности экономического и общественного устройства уничтожается само государство, превращаясь з своеобразную принуждающую структуру, нетерпимо относящуюся к существованию частных интересов. Но, тем не менее, собственность как таковая и в этом случае остаётся, равно как и остаётся её отчуждение от большинства населения, и смена её субъекта сама по себе не может отменить социальное неравенство. В евразийском понимании позитивный смысл экономической политики должен состоять не в манипуляции субъектами собственности, а в эффективном управлении народным хозяйством. Необходимо не столько менять субъект собственности, сколько преобразовывать саму природу, содержание института собственности как правоотношения, особенно изменив отношение субъекта к объекту собственности. Как предполагали евразийцы, именно в этом состоит суть, коренного перелома в усилиях общества покончить с вопиющей социальной несправедливостью.

Формула, которой руководствовались евразийцы, - «ни капитализм, ни социализм!» (9,с.64). Её конкретизация состоит в следующем: в самом понятии собственности заключено правоотношение универсального свойства. В контексте вопроса о правоотношении можно определить два вида собственности: абсолютную и относительную. Универсальное значение собственности состоит в том, что праву собственника соответствует обязанность всего общества в целом и каждого гражданина в отдельности быть лояльным к праву собственника. Но общество часто ограничивает это право собственника, связывая его с известным кругом обязанностей. Когда провозглашается и осуществляется корреляция прав и обязанностей собственника, мы имеем дело с относительной собственностью. При абсолютной собственности, напротив, права собственника не ограничены вмешательством общества и государства. Евразийцы как раз настаивали на преобразовании абсолютной собственности в ограниченную, т.е. в изменении правоотношения к частной собственности со стороны институтов государства. Первый тип относительной собственности уже доминировал в эпоху феодализма, но евразийцы считали феодальную «ленную» собственность недостаточно дифференцированной в том, что касается функциональной специфики её владельцев. В феодальном обществе частные и публичные функции не были разделены, власть господина «для себя» мало отличалась от власти господина «для государства», что вытекало из самой природы сословного общества. Кроме того, здесь власть хозяйственника-феодала подавляла экономическую инициативу вассала.

Евразийство как особое направление в философской и общественно-политической мысли возникло в начале 20-х годов прошлого века в среде русской эмиграции. Идейные истоки евразийства восходят к классическому русскому консерватизму, прежде всего, славянофильству, концепциям Н.Я.

Данилевского и К.Н. Леонтьева, переосмысленным с учетом революционных событий в России.

Основными вехами в истории евразийства можно считать, во- первых, выход книги Н.С. Трубецкого (1890-1938) «Европа и человечество» (1920), а также публикацию сборника «Исход к Востоку» (1921), в котором, помимо Трубецкого, приняли участие И.Н. Савицкий (1895-1968), П.П. Сувчинский (1892-1985) и Г.В. Флоровский (1893-1979). В этих работах обосновывался главный тезис евразийства, согласно которому Россия не принадлежит ни к восточной (азиатской), ни к западной (европейской) культуре, а представляет собой уникальную евразийскую цивилизацию. К середине 20-х годов евразийское движение значительно расширилось, к нему примкнули видные русские ученые и мыслители: историк Г.В. Вернадский (1877-1973), философ и историк Л.П. Карсавин (1882-1852), правовед и философ Н.Н. Алексеев (1879-1964) и многие другие.

С конца 20-х годов среди евразийцев начинает назревать раскол, связанный с тем, что многие из них с большой симпатией относились к советской власти и составили так называемое «левое крыло» евразийства, некоторые из них были заподозрены в связях с ОПТУ. Кроме того, советские спецслужбы организовали операцию «Трест», в ходе которой было инициировано создание молодежной организации, стоявшей якобы на евразийских позициях. Все это дискредитировало евразийское движение в среде русской эмиграции и привело к расколу евразийства в 1931 году, а с началом Второй мировой войны евразийские организации полностью прекратили свою деятельность. Несмотря на то, что евразийство как политическое движение оказалось относительно слабым, оно оказало серьезное влияние на развитие русской общественной мысли и, особенно, на ее консервативное направление.

Идеи евразийства нашли свое дальнейшее развитие в трудах знаменитого советского историка J1.H. Гумилева. А с 90-х годов прошлого века начинается возрождение евразийства в качественно новой форме, получившей название неоевразийства. В качестве его главных представителей следует выделить А.С. Панарина (1940-2003) и А.Г. Душна (1962), которые попытались переосмыслить идейное наследие евразийства с учетом современных реалий российской жизни и мировых процессов глобализации. А.Г. Дугин не ограничился разработкой неоевразийской концепции и создал в 2002 году политическую партию «Евразия», представляя неоевразийство как третий путь развития России в противовес либерализму и социализму.

Выделим и рассмотрим основные аспекты социальной философии классического евразийства - концепцию «симфонической личности», раскрывающую евразийский взгляд на проблему соотношения культуры и личности, а также философию политики и права, представляющую собой попытку обоснования принципов самобытной российской государственности.

1. Культура и личность в социальной философии евразийства

Центральное место в философии евразийства занимает характерная для всего русского консерватизма идея самобытности русской культуры. В этом отношении евразийцы, как уже отмечалось выше, являются прямыми последователями славянофилов, Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева. Важную роль в формировании евразийской концепции культуры сыграл, прежде всего, Н.С. Трубецкой, который еще в 1920 году опубликовал работу «Европа и человечество», где выступил с критикой европоцентризма, опираясь на цивилизацион- ный подход. Трубецкой попытался отвергнуть целый ряд стереотипов, укоренившихся в общественном сознании того времени, таких как общечеловеческие ценности, линейный исторический прогресс, иерархия культур и цивилизаций и т.д. Главным мотивом всей работы Трубецкого, по словам современного исследователя В.Я. Пащенко, является «неправомерность, ненаучность абсолютизации европейской культуры и ранжирования других культур по степени их близости к европейской» (11: 50). Конечно, в этом отношении, Трубецкой пока еще не высказал принципиально новых идей по сравнению с Данилевским или Леонтьевым, но он привлек внимание части русской интеллигенции к этой проблеме и актуализировал ее в новых условиях.

Существенную роль в разработке философско-теоретического фундамента евразийской культурологии и антропологии сыграл Л.П. Карсавин, автор концепции «симфонической личности», построенной на основе диалектической и органистической методологии. Ее истоки можно обнаружить в славянофильском учении о соборности, в метафизике всеединства B.C. Соловьева, историософии Н.Я. Данилевского, а также в немецком романтизме и шеллингианстве.

Л.П. Карсавин полагает, что любая культура есть результат свободной деятельности субъекта. Возникающая на ее основе традиция есть прошлое культуры, тогда как будущее и настоящее всякой культуры он определяет как «сферу свободно полагаемых целей» (8: 369). При этом цели, свободно принимаемые субъектом культуры, необходимым образом должны согласоваться с исторической традицией, «духом культуры». В результате сохраняется единство культуры, преемственность развития и свобода субъекта.

Карсавин выделяет два вида субъектов культуры - индивидуальный и «симфонический» (соборный). Последний, по его мнению, «не агломерат или простая сумма индивидуальных субъектов, но их согласование (симфония), согласованное множество и единство и - в идеале и пределе - всеединство» (там же). Таким образом, любая социальная группа, семья, нация, или отдельная культура есть определенная симфоническая личность, согласованное иерархическое единство. Карсавин отмечает, что в эмпирической действительности полного единства и согласованности нет ни в одном симфоническом субъекте. Такое всеединство, пишет он, «в котором часть совпадает с целым, но и качественно отлична от всех прочих частей и как часть для целого необходима, достижимо лишь во всевременном единстве» (там же: 373).

Изолированный индивид, согласно Карсавину в принципе не существует, индивидуальность человека состоит в специфическом выражении целого, тем самым, от того, чем богаче содержание целого, зависит и полнота индивидуального существования, и, в то же время, целое, по его мнению, может осуществлять себя только через индивидов. Таким образом, «соборное не отрицает и не ограничивает индивидуального, ... для бытия соборного целого необходимо как выражение его множества, ... так и выражение его единства, то есть взаимная согласованность индивидуумов» (там же: 370).

На этой основе Карсавин критикует индивидуализм и коллективизм, поскольку первый, основываясь на эгоистических интересах, может привести к разрушению целого, а вместе с ним и других индивидов, следовательно, это ведет к самоуничтожению субъекта. Коллективизм, в свою очередь, «из высшей сферы единства индивидуумов выпаривает индивидуумов, превращая, таким образом, это единство в безличное и абстрактное и, разрушая индивидуальные сферы, разрушает себя самого» (там же: 372).

В целом, согласно Карсавину, существует несколько видов «симфонических личностей» - это, во-первых, «частнособорные субъекты» т.е. определенные социальные группы (семья, профессиональные группы, сословия и т.п.), во-вторых, «симфонический субъект», выражающий целостность национальной культуры, и, в-третьих, «высший соборный субъект» т.е. человечество. И точно так же, как отдельный человек нередко стремится к эгоистичному отделению от других людей, так и «соборные субъекты» стремятся к эгоистическому самоутверждению. Это приводит к борьбе социальных групп, национальной розни, а в отношении человечества как целого, к противопоставлению человеческой культуры природному миру. Но в силу того, что индивидуальность есть специфическое выражение целого, то такое эгоистическое самоутверждение, по Карсавину, «приводит к умалению личного бытия в индивидууме и во всяком соборном субъекте» (там же: 376).

Здесь естественно может возникнуть вопрос: «Является ли самобытность культуры стремлением к эгоистическому самоутверждению»? Карсавин дает на него отрицательный ответ, поскольку как для существования социальных групп необходимы индивиды, так и для существования человечества необходимы самобытные национальные культуры. При этом, чем богаче и разнообразнее будут эти культуры, тем богаче будет человечество. «Всякий индивидуум, - пишет в связи с этим Карсавин, - есть свободное и своеобразное выражение "первичной", т.е. ближайшей к нему соборной личности или социальной группы. Но и всякая социальная группа может быть действительною личностью лишь в том случае, если она не только выражается в индивидуумах, но и сама выражает в себе высшую соборную личность. Так евразийско-русская культура может обладать личным бытием своего субъекта только потому, что она своеобразно осуществляет человечество и сама осуществляется в ряде соборных личностей или наций» (там же: 378).

Концепция «симфонической личности», таким образом, служила теоретическим фундаментом обоснования индивидуальности, самобытности культур, а также взаимосвязи индивида и общества, национальной культуры и человечества.

Важнейшую роль при определении самобытности русской культуры евразийцы отдавали географическим факторам. Если Н.Я. Чаадаев отмечал, что «определяющим началом у нас служат географические условия» (17: 480) и вследствие этого Россия выпала из истории, то евразийцы, напротив, исходя из того же основания, доказывают уникальность исторического развития русской культуры. Согласно евразийству, «каждый народ, развиваясь в определенной географической среде, вырабатывает свою национальную, этическую, правовую, языковую, обрядовую, хозяйственную и политическую формы» (4: 80). На основе этой мысли евразийцы сформулировали теорию месторазвития, согласно которой «место», где происходит «развитие» народа или государства, в значительной степени предопределяет траекторию и смысл этого «развития» вплоть до того, что они становятся неотделимы. Поэтому универсальной модели развития культур и народов быть не может, многообразие ландшафтов Земли порождает многообразие культур, каждая из которых имеет свои циклы, свои внутренние критерии, свою логику. Ни одно место- развитие не имеет права претендовать на то, чтобы быть эталоном для остальных. Каждый народ имеет свою модель развития, свое время, свою рациональность и должен быть понят и оценен, исходя из внутренних оригинальных критериев.

Таким образом, евразийству в определенной степени присущ географический детерминизм. Так, например, А.Г. Дугин отмечает, что «климат Европы, миниатюрность ее пространств, влияния ее ландшафтов породили специфическую европейскую цивилизацию, в которой преобладают влияние леса (Северная Европа) и побережья (Средиземноморье). Другие ландшафты породили другие типы ци- вилизаций: степные массивы - кочевые империи (от скифов до тюрок), пустыня - аравийскую (исламскую) цивилизацию, лессовые почвы - китайскую, островное высокогорье - японскую, слияние леса и степи - русско-евразийскую» (4: 80).

Евразийцы полагали, что кроме географического положения огромную роль в развитии индивидуальной культуры играют народы как основные субъекты культурного развития. Они утверждали, в отличие от славянофилов, что русско-евразийская культура не является чисто славянской, так как огромную роль в ее развитии сыграл, так называемый туранский фактор. Под туранцами здесь понимаются народы, прежде всего, тюркского происхождения: хазары, половцы и особенно монголо-татары. Поэтому отличительной чертой русско-евразийской культуры евразийцы признавали ее много- национальность. Особенно большое внимание они уделяли монголо-татарскому влиянию на Россию, которая, с их точки зрения, является «наследием Чингисхана», как в географическом, так и в политическом плане.

Отсюда выстраивается и своеобразное понимание русской истории. Н.С. Трубецкой прямо заявлял, что «взгляд, по которому основа русского государства была заложена в так называемой Киевской Руси, вряд ли может быть признан правильным» (13: 291). Киевская Русь, по его мнению, представляла собой речную культуру, которая в политико-экономическом плане была северной периферией Византии. Непосредственной преемственности между Московским Царством и Киевской Русью не существует. Именно Чингисхан, согласно Трубецкому, выполнил «историческую задачу, поставленную самой природой Евразии - задачу государственного объединения» (там же: 297). По его мысли, реки в Евразии расположены мериди- ально и образуют множество речных систем изолированных друг от друга, степь - это единая дорога, связывающая восток и запад. Соответственно, тот, кто овладеет степью, овладеет и всей Евразией, что и сделал Чингисхан.

Более того, евразийцы полагают, что монголо-татарское иго сыграло скорее положительную, чем отрицательную роль в русской истории, поскольку позволило избежать европейского влияния и сохранить национальную культуру, духовным стержнем которой является Православие. В связи с этим евразийцы подчеркивали веротерпимость монголов. Согласно Трубецкому, Чингисхан «считал ценными для своего государства только людей искренне, внут- ренне религиозных, но... не навязывал своим подчиненным какой- либо определенной религии» (там же: 305). Монголо-татарское иго вызвало глубокое духовное потрясение, что, в свою очередь, пробудило мощный религиозный подъем.

Большое влияние, согласно евразийству, монголы оказали на становление русской государственности, и в итоге, вместо множества удельных государств, русские князья, усвоив «технику монгольской государственности», создали единое государство, выросшее из улуса Золотой Орды. Но идея монгольского кочевого государства оказалась России чуждой, поэтому она получила новое христианско-византий- ское обоснование. «Так свершилось чудо превращения, - пишет Трубецкой, - монгольской государственной идеи в государственную идею православно-русскую» (там же: 313).

Московский период русской истории евразийцы оценивали как время высшего подъема русско-евразийской государственности, поскольку в этот период Россия была целостной культурой. «Всякий русский независимо от своего рода занятий и социального происхождения принадлежал к одной и той же культуре, исповедовал одни и те же религиозные убеждения, одно и то же мировоззрение, один и тот же кодекс морали, придерживался одного и того же бытового уклада. Различия между отдельными классами были не культурные, а только экономические и сводились не к разнице в качестве духовных и материальных ценностей..., а исключительно к количеству этих ценностей» (там же: 323-324). Религия тогда, согласно Трубецкому, проникала в быт и политическую сферу. Религиозная государственная идеология во главу ставила царя, как воплощение национальной воли, как лицо, принимающее ответственность за грехи нации перед Богом и поэтому самодержавная власть воспринималась как нравственный подвиг. При этом евразийцы подчеркивали, что тогдашняя оценка православия как русской веры приводила к тому, что языковые и физические признаки русской национальности считались не существенными, главным было «бытовое исповедни- чество православия». Таким образом, по убеждению евразийцев, русским был чужд национализм, русско-евразийское государство уже московского периода было многонациональным, но эта много- национальность не разрушала, а укрепляла его единство и единство Евразии как культурно-политического целого.

Следующий период русской истории, начавшийся с реформ Петра, евразийцы рассматривают как искажение евразийского пути развития

России. Поскольку Петр I, хотя и выполнял важнейшую задачу обороны против Запада, для решения которой он стал заимствовать европейскую технику, но он настолько этим увлекся, что превратил заимствование в самоцель. Поэтому результаты петровской политики оказались прямо противоречащими изначальной цели, поскольку, по словам Трубецкого, «никакое иностранное завоевание не разрушило бы так всей национальной культуры России, как реформы Петра, предпринятые первоначально для обороны России от иностранного завоевания» (там же: 335). Весь петербуржский период, в связи с этим, оценивался евразийцами как период «антинациональной монархии» или «Романо-германского ига». Европеизация России привела к тому, что значительно более глубокой стала пропасть между простым народом и дворянской верхушкой, усвоившей плоды западной цивилизации, т.е. кроме количественно-экономических различий между классами русского общества появились еще и культурные. Это в итоге и привело Россию к революции, которая по оценке евразийцев стала закономерной, естественной реакцией евразийского народа на господство европеизированной псевдорусской бюрократии.

В связи с этим, советский период в развитии русской культуры был воспринят еврайзицами как стихийное возрождение России-Ев- разии, так как в СССР, с одной стороны, провозглашается равенство народов, уничтожается культурная пропасть между верхами и низами, привлекаются к государственному строительству широкие слои народа, но в тоже время все это происходит под знаменем совершенно ложной, по мнению евразийцев, европейской, по своему происхождению, коммунистической идеологии. Поэтому для подлинного возрождения русско-евразийской культуры необходима, на их взгляд, прочная опора на национальные традиции и духовно-нравственный идеал русского православия. Отсюда евразийцы выводят принцип сочетания традиции и революции, так как «русская революция, - писал П.Н. Савицкий, - покончила с Россией как частью Европы. Она обнаружила природу России как особого исторического мира, ... в котором есть самостоятельная культурная традиция» (12: 284). Благодаря наличию собственной культурной традиции, по его мнению, евразийский народ может стать самим собой, то есть неповторимой индивидуальной личностью. Для реализации этого культурного потенциала необходима особая государственно-правовая система, отвечающая целям культурного развития.

2. Государство и право в философии евразийства

В социальной философии евразийства затрагивается целый ряд фундаментальных проблем права, а именно соотношение права и нравственности, прав и обязанностей, равенства и свободы.

В евразийской трактовке соотношения права и нравственности, этическая и правовая сферы разводятся по нескольким основаниям. Так, например, Л.П. Карсавин выделял четыре признака, отличающих нравственность от права: 1) право, по его мнению, связано только с идей справедливости, которую он относит к низшей сфере нравственности; 2) право формально и охранительно: формально, поскольку «в формах права возможна и деятельность безнравственная»; охранительно, поскольку способно сохранить лишь данный уровень духовно-нравственного развития, но «не может сделать людей нравственно более совершенными» (8: 406); 3) право нормативно, следовательно, по мнению Карсавина, условно и относительно, тогда как нравственное требование нормативно невыразимо и благодаря этому безотносительно; 4) право обладает принудительным характером, тогда как нравственное требование не принуждает, поскольку религиозно-нравственная воля «свободно согласуется с Абсолютным» (10: 406).

В итоге, Карсавин утверждает, что право, лишенное связи со своим религиозно-нравственным идеалом и Богом, «теряет принципиальную и абсолютную свою обоснованность и из права, основанного на справедливости, превращается в произвол, сохраняющий, в лучшем случае, лишь форму права, его мертвую оболочку» (8: 407). Не смотря на существующие различия между правом и нравственностью, право должно ориентироваться на определенный духовно-нравственный идеал, который выступает в качестве высшей цели права.

В связи с этим необходимость правовой системы продиктована прежде всего тем, что существующее общество не совершенно и нуждается во внешней системе нормативно-правового регулирования. Кроме того, вследствие несовершенства эмпирически действительных «симфонических личностей» естественным порядком общественного бытия является неравенство. «Во всякой соборной личности, - как отмечает Л.П. Карсавин, - должен всегда быть преимущественный носитель и выразитель ее целостности и единства» (8: 373). Этим обосновывается необходимость социальной дифференциации, при которой образуется определенный пра- вящий слой, носитель государственной власти и единства общества, но здесь же возникают определенные разногласия и даже борьба высшего слоя с «низшими соборными и индивидуальными субъектами» (там же: 374).

Отсюда неизбежным, с точки зрения Карсавина, является установление правовых границ между сферами государства и гражданского общества и определенное правовое ограничение эгоистических проявлений индивидуального бытия личности.

На этом основании евразийцы признают традиционный тезис для русского консерватизма о первенстве коллективных прав по отношению к правам человека. Сама идея верховенства прав человека, по их общему мнению, является продуктом индивидуалистического мировоззрения, присущего европейской культуре. Противопоставляя «Россию-Евразию» Европе, А.Г. Дугин полагает, что концепция «прав человека» является опорой глобализма, атлантизма и вестер- низации, тогда как концепция «прав народов» составляет основу евразийской философии права. В связи с этим он утверждает, что «для евразийства „народ" первичен по отношению к „индивидууму"... „человек" сам по себе есть клон, голем, биоробот, ... все богатство жизни заключено в этносах, в языке, культуре» (5: 598). Соответственно, рассматривая русские правовые традиции как порождение самобытной культуры, евразийцы стремятся к выявлению тех специфических принципов права, на которых сформировалась данная традиция. В данном случае, в русском консерватизме существенную роль играет его антииндивидуалистическая направленность.

Наибольшее внимание отечественных консерваторов в осмыслении проблемы прав человека уделяется проблеме соотношения прав и обязанностей. Детальное обоснование необходимости органической взаимосвязи прав и обязанностей человека дал один из ведущих теоретиков евразийства Н.Н. Алексеев в своей концепции правообязан- ности, развивавшейся до него представителями органической школы в Германии, славянофилами, Ф.М. Достоевским, П.И. Новгородце- вым и С Л. Франком в России.

Концепция правообязанности Н.Н. Алексеева направлена на выявление основных типов правовых отношений между индивидами и социальными группами, при этом он акцентирует внимание на том, что эти типы обусловлены культурными традициями, и соответственно ставит своей главной задачей выявить такой тип отношений, который наиболее соответствует российским традициям.

Алексеев определяет право или «правомочие» как «свободную возможность к совершению каких-либо положительных или отрица- тельных действий, допущенных законом, обычаем или каким-либо другим источником права». В свою очередь, обязанность он понимает как «вынужденность каких-либо положительных или отрицательных действий, безразлично, проистекает ли она из внутренних побуждений или из внешнего давления» (2: 324). На основе взаимосвязи права и обязанности возникают правовые отношения, которые, по его мнению, могут носить односторонний и многосторонний характер. В первом случае правам одного лица соответствуют обязанности другого, во втором - каждый участник правоотношения обладает правами и обязанностями.

Основное внимание Алексеев сосредоточивает на многостороннем типе правовых отношений, которое он делит на два вида: механический и органический. Механические правоотношения, по его мнению, характерны для буржуазного общества. В одном случае, они строятся на принципе «я распоряжаюсь своим и тебя не трогаю, не тронь меня и ты», т.е. «на одной стороне правоотношения имеется право лица, внешне соединенное с отрицательной обязанностью, воздерживаться от каких-либо действий, и на другой стороне также имеется подобное право, соединенное с подобной же отрицательной обязанностью терпения» (там же: 325). В другом случае, механические правоотношения основываются на договоре, на принципе «ты мне - я тебе», когда сочетается «на одной стороне право и положительная обязанность и на другой стороне - право и положительная обязанность» (там же: 326). Алексеев полагает, что в данном случае право не предполагает необходимым образом обязанности, поэтому связь между ними оказывается чисто внешней, случайной, механической. Он указывает, что при данном типе правовых отношений нравственные принципы зачастую противоречат юридическим принципам, право и мораль лишаются своей взаимосвязи. Индивидуальная изоляция, эгоизм, стремление к наживе и т.п. оказываются причиной и следствием таких отношений, исконно присущих, с точки зрения евразийского мыслителя, человеку западной культуры.

Алексеев позитивно оценивает органический тип правовых отношений, при котором право «...пропитывается обязанностью и обязанность правом». Именно этот тип он и определяет как право- обязанность - «внутреннее, органическое сочетание прав и обязанностей» (там же). Органические правоотношения, согласно Алексееву, могут быть трех видов: 1) когда правообязанностям с одной стороны соответствуют положительные обязанности с другой. В этом случае субъект власти (монарх) воспринимает свою власть не только как право, но и как обязанность служения в отношении к объекту власти (подданным); 2) когда правообязанностям с одной стороны соответствуют отрицательные обязанности с другой. Такой тип Алексеев обнаруживал в отношениях между помещиком и крепостными крестьянами; 3) когда правообязанностям с одной стороны соответствуют правообязанности с другой. Последний тип правоотношений Алексеев признает совершенным, соответствующим понятию общественного идеала. «Он мог бы быть осуществлен в том случае, - замечает Алексеев, - если бы ведущий слой государства проникся бы мыслью, что власть его не есть право, а и обязанность; и если в то же время управляемые не были бы простыми объектами власти, не были бы только носителями обязанностей, положительных и отрицательных, но и носителями правомочий» (там же). По его мнению, органические правоотношения существовали в истории России. Он даже полагает, что намечались и зачатки идеального типа правоотношений, они касались отношений между представителями служилого сословия и царя, когда каждая сторона воспринимала свои права как обязанность служения.

На этом основании Алексеев делает вывод о противоположности традиций правовых отношений в России и Европе, поскольку на Западе в период феодализма господствовали односторонние правоотношения, а с приходом капитализма установились многосторонние механические правоотношения, при этом «в государственной жизни начало „права" преобладало над началом „обязанности" (там же). Такой строй, по его мнению, оказывается внутренне противоречивым, поскольку один человек воспринимает другого как предел своих прав и свободы, а государство вырождается в «ночного сторожа», что в итоге может привести к тотальному отрицанию государственной власти, и, следовательно, к распаду общества. В России же, по мнению Алексеева, доминируют обязанности над правами, при этом обнаруживается потенциал достижения гармонического сочетания прав и обязанностей, результатом которого является соединение свободы и повиновения, «однако же, свобода эта понималась бы не как свобода договора (по Руссо), но как свобода органической принадлежности к целому» (там же).

Основополагающий тезис об органической взаимосвязи прав и обязанностей Алексеева полностью соответствует сложившейся в рамках русской консервативной традиции философии права. Этот тезис можно сопоставить с утверждением J1.A. Тихомирова и Т.П. Победоносцева, согласно которому сознание права необходимо вытекает из сознания обязанности долга. Поэтому можно полностью согласиться с А.С. Карцовым, что правовая идеология русского консерватизма «соглашается признать какое-либо личное право исключительно при условии возложения на субъекта этого права обязанности, корреспондирующей предоставленному правомочию» (9: 145).

Концепция органической взаимосвязи прав и обязанностей человека непосредственным образом отражается и на специфике консервативного понимания свободы человека. Поскольку объем прав человека напрямую указывает на степень его свободы, а объем обязанностей - на степень его зависимости, то совпадение прав и обязанностей есть ничто иное, как совпадение свободы и необходимости. Индивидуальная свобода является высшей ценностью для либерализма, а в контексте консервативной традиции речь идет скорее не о свободе индивида, а о свободе личности. Как указывает А.Г. Дугин, в западноевропейской (либеральной) теории права «фигурируют индивидуумы как частное и договорное сообщество как продукт связей частного» (7: 527). Тогда как евразийская (консервативная) теория права имеет дело с личностями, которые представляют собой «отдельные выражения единого - общины, народа, государства», а не самостоятельные автономные единицы (там же: 528). Соответственно, личность как выражение целого может обладать свободой посредством подчинения целому и пользоваться ею только в рамках доставшихся от предков институтов и традиций.

Своеобразие политической концепции евразийства обусловлено пониманием культуры как «симфонической личности». Государство по отношению к культуре выступает как форма выражения ее целостности, подчиненная целям культуры, поэтому государство вторично, а культура первична. При этом государство понимается не просто как одна из сфер культуры, а как организация, которая реализует единство всех сфер, то есть осуществляет целостность культуры.

В качестве основных признаков государства Л.П. Карсавин выделял:

1) существование преимущественного субъекта государственности, т.е. правящий слой, 2) организацию, как форму бытия и деятельности правящего слоя, 3) организационные формы, определяющие его отношение к другим частным соборным субъектам, индивидуирующим целое, и, конечно, к индивидуумам, 4) область его, правящего слоя, деятельности, т.е. его суверенную власть и внешние пределы ее действенности или территорию.

В связи с тем, что евразийцы признают необходимость огосударствления всех сфер культуры, их нередко обвиняли в этатизме и даже в тоталитаризме. Одним из первых с такой критикой выступил Н.А. Бердяев. Он отметил, что, согласно доктрине евразийцев, «государство объемлет все сферы жизни и совершенное государство окончательно должно захватить все сферы жизни, организовать всю жизнь, не оставив места для свободного общества и свободной личности» (3: 305). Евразийцы, в свою очередь, не отрицали положительного значения этатизма, но отмечали, что не нужно смешивать «механистический этатизм» и «диалектический этатизм». Первый свойственен советскому строю и не знает своих пределов, а второй «знает себе противоположное и осознает свои пределы» (8: 286). Этим пределом является сфера частного, индивидуального бытия человека. Карсавин отмечал в соответствии с концепцией «симфонической личности», что «государство всегда стремится расширить свою сферу и растворить в себе индивидуальные и частные; но в этом движении оно наталкивается на известный предел, за которым начинается гибель индивидуаций и потому и его самого» (там же: 375).

Если большинство отечественных консерваторов отдавали предпочтение монархии как наиболее адекватной для России форме правления, то для евразийцев форма правления является не принципиальной. Представители классического евразийства полагали, что русское (евразийское) государство должно быть построено на принципах идеократии и демотии, которые, с их точки зрения, гораздо важнее монархических и республиканских принципов. Таким образом, для евразийцев первостепенную роль играет не форма правления, а политический режим. Принципы идеократии и демотии оказываются прямо противопоставленными принципам европейской либеральной демократии.

Само понятие идеократии истолковывается евразийцами как «власть идеи» и «власть идеала». Представитель современного евразийства А.Г. Дугин пишет, что в основе идеократии лежит «представление о государстве и обществе как реальности, призванной осуществить важную духовную и историческую миссию» (6: 514). Он утверждает, что данный подход основан на особом представлении о смысле человеческого существования, в котором сочетаются характерные для философии Маркса и Ницше понимание человеческой личности не как данности, а как заданности, и общее стремление русской философии «говорить не об отдельном индивидууме, но об общей цельной общности, переносить антропологическую проблематику на коллектив» (там же: 515). Как видим, при таком подходе ставится задача не индивидуального самопреодоления, а коллективного, соборного преображения в духе православно-христианского учения. Выполнение этой задачи видится Дугину возможным при возведении принципа идеократии в государственную норму, а это означает, что все государственные институты должны основываться на идеалистических принципах. Дугин утверждает также, что нужно ставить «эстетику и этику над прагматизмом... легитимизировать превосходство героического типа над типом торгашеским» (там же).

В сущности, евразийская идеократия означает не что иное, как принцип тотального единомыслия граждан, преданность общей идее. Дугин даже использует термин Юлиуса Эволы «анагогический тоталитаризм» для описания сущности идеократии. И евразийцы действительно обнаруживали элементы идеократии в тоталитарных режимах СССР и Германии, сам тоталитаризм оценивался ими как положительное явление, неприемлемым для них были лишь идеологии этих режимов, основанные в одном случае на принципах экономизма, а в другом - на расовой теории. В качестве единственно приемлемой «идеи-правительницы» евразийцы считали православие, поскольку «только это могло бы обеспечить тоталитарным режимам сакральную инвеституру» (там же).

Н.С. Трубецкой выделил целый ряд принципов идеократии: 1) наличие общего мировоззрение; 2) готовность принести себя в жертву; 3) отсутствие личного, классового и национального эгоизма и своекорыстия; 4) служение и жертвенность по отношению к своей культуре и государству. Результатом осуществления данных принципов является, по Трубецкому, полное преодоление индивидуализма, как личного, так и классового и национального. И в таком случае «человек, - пишет он, - будет сознавать не только самого себя, но и свой класс и свой народ как выполняющую определенную функцию часть органического целого, объединенного в государство» (15: 198).

Демотия, в свою очередь, как полагают евразийцы, также составляет противовес либеральной демократии. Она определяется как «органическая демократия», в отличие от «механицистской» европейской демократии. Если последняя предполагает свободную волю каждого индивида, участие которого в общей судьбе народа осуществляется путем голосования, и таким образом «воля народа» предстает как простая сумма индивидуальных независимых воль, то демотия предполагает соучастие «не только ныне живущих, со- вершеннолетних граждан..., но некого особого существа, народного духа, который складывается из мертвых, живых и еще нерожденных, из общего естественного пути народа как общины сквозь историю» (7: 529). По словам Н.Н. Алексеева «современная демократия есть олигархия живущего ныне взрослого поколения над нацией как целым». Поэтому он считает, что государство должно выражать действительную волю народа и, хотя западная демократия провозглашает суверенитет народа, на практике он представляет лишь «механический агрегат мнений отдельных людей достигших политической зрелости», а народ - это не случайный набор граждан, но совокупность исторических поколений (1: 344-345). Поэтому, действительная демократия, с позиций евразийства, и есть демотия, осуществляющая волю народа как органического целого в неразрывной связи с исторической традицией и перспективой.

В целом, государство, построенное на принципах идеократии и демотии, предстает, в интерпретации евразийцев, как некая мистическая сущность, духовная община, в которой роль и место человека определяется его степенью соучастия в общей судьбе государства, преданности общей идее и самоотречения во имя общего блага. Само государство по отношению к человеку предстает как высший мирской авторитет, направляющий его к высшей цели существования, способствующий духовно-нравственному преображению человека.

Выводы 1.

В социальной философии евразийцев культура предстает как целостный, индивидуальный, самобытный организм - «симфоническая личность». Уникальность каждой культуры обусловлена, согласно евразийству, природно-географическими, этно-национальны- ми и духовными факторами. В соответствие с этим самобытность русской культуры выражается в особом географическом положении, соединяющим культурные миры Европы и Азии, взаимодействии славянских и туранских народов, а также в особом религиозном сознании. Проблема отношения человека к культуре решается на основе диалектики части и целого. Тем самым, человек как часть общества предстает как необходимое условие социокультурного бытия, а последнее - как важнейших фактор развития личности. 2.

Евразийская философия права непосредственно продолжает консервативную традицию русской мысли XIX века. В ее основе лежат идеи органического единства прав и обязанностей человека, приоритета коллективных прав перед индивидуальными, признание необходимости подчинения правовых норм религиозно-этическому идеалу, как важнейшему средству духовного развития личности.

3. Основу евразийской концепции государства составляют понятия идеократии и демотии. Тем самым, евразийцы, в отличие от представителей классического консерватизма, не являются приверженцами монархических принципов, но также считают, что идеальный государственный порядок возможен только при наличии солидарности всех граждан, общей цели и способности человека к самопожертвованию ради общего блага. Государство мыслится евразийцами не просто как форма организации общества, а как духовная община граждан, где каждый человек связан с другими не только экономическими, классовыми, корпоративными и политическими интересами, а единым духовно-нравственным идеалом.

Вопросы и задания для самопроверки 1.

Какие идеи славянофилов Н.Я. Данилевского и К.Н. Леонтьева получили свое развитие в евразийстве? 2.

Как в концепции «симфонической личности» Л.П. Карсавина решается проблема соотношения человека и общества, национальной и общечеловеческой культуры? 3.

Соответствует ли действительности, на ваш взгляд, евразийское понимание исторического развития России? 4.

В чем состоит своеобразие евразийской концепции права? 5.

Что такое идеократия и демотия?

Библиографический список

1 .Алексеев Н.Н. Евразийцы и государство // Основы Евразийства. - М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 336-350. 2.

Алексеев Н.Н. Обязанность и право // Основы Евразийства. - М.: Арк- тогея-Центр, 2002. - С. 324-335. 3.

Бердяев НА. Утопический этатизм евразийцев // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн / ред., сост. Л.И. Новикова, И.Н. Сиземская. -М: Наука, 1993. - С. 292-306. 4.

Дугин А.Г. Основы евразийской идеологии // Основы Евразийства. - М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 77-100.

5 .Дугин А.Г. Права народов и права человека // Основы Евразийства. - М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 595-603. 6.

Дугин А.Г. Преодоление Запада: Эссе о Н.С. Трубецком // Основы Евразийства. -М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 503-520. 7.

Дугин А.Г. Теория евразийского государства // Основы Евразийства. - М: Аркгогея-Центр, 2002. - С. 521-533. 8.

Карсавин Л. П. Основы политики // Основы Евразийства. - М.: Арк- тогея-Центр, 2002. - С. 367-411. 9.

Карцов А.С. Правовая идеология русского консерватизма. - М.: Моск. обществ, науч. фонд, 1999. - 223 с. 10.

Макаров В.Г. «Pax rossica». История евразийского движения судьбы евразийцев // Вопросы философии. - 2006. - № 2. - С. 101-117. 11.

Пащенко В.Я. Социальная философия евразийства. - М.: Альфа-М, 2003.-368 с. 12.

Савицкий П.П. Евразийство как исторический замысел // Основы Евразийства. -М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 281-294. 13.

Трубецкой П. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока государства // Наследие Чингисхана. - М.: Эксмо, 2007. - С. 291-367. 14.

Трубецкой П. С. Европа и человечество государства // Наследие Чингисхана. - М.: Эксмо, 2007. - С. 79-148. 15.

Трубецкой НС. Об идее правительнице идеократичесюш государства// Основы Евразийства. -М.: Арктогея-Центр, 2002. - С. 194-200. 16.

Флоровский Г.В. Евразийский соблазн // Из прошлого русской мысли. - М.: Аграф, 1998. - С. 7-27. 17.

Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избр. письма: В 2 т. - Т. 1.-М.: Наука, 1991.-798 с.

Евразийская идея родилась в среде русских интеллектуалов в 1920-1921 гг. Ее основатели не испытывали подобно Н. Бердяеву нетерпимости к русскому коммунизму, но и не принимали революционную практику большевиков. Их учение призвано было объяснить существование Советской России – страны, чуждой экономически и политически остальному миру, – определить ее место и ее путь.

В годы, когда формировалась евразийская идея, и буржуазный Запад, и колониальный Восток казались нестабильными и исторически обреченными. Поэтому евразийцы полагали, что именно в СССР есть те начала, которые обновят мир. Эти начала они не связывали ни с социализмом и коммунизмом, ни с революционным насилием и атеизмом. Но очевидно, что идеи и мировоззрение евразийцев были порождением советской действительности 20-30-х годов.

Евразийство возникло и развивалось одновременно и как своеобразная политическая доктрина, и как определенная историофилософская концепция, уходящая корнями в русское славянофильство и западничество. Еще Н.М. Карамзин писал в "Записке о древней и новой России" (1811 г.), что Россия "возвысив главу свою между азиатскими и европейскими царствами, представляла черты сих обеих частей мира..." В этой фразе – едва ли не полный набор евразийских понятий. Косвенное отношение к евразийской идее имеют Н. Данилевский с мыслями о враждебной Европе славянской цивилизации и К. Леонтьев с понятиями византизма. Прямым же и непосредственным предшественником евразийской историософии был известный славист Ламанский, чьи работы прошлого века – чистое евразийство, свободное от переживаний революции и Советской власти.

Важной составляющей евразийства является попытка переосмысления прошлого и настоящего России, "новое прочтение" русской истории.

Для подлинных евразийцев Россия есть не часть европейской цивилизации, не часть Европы, и не новая славянская цивилизация, идущая вслед романо-германской. Она – симбиоз ордынских, византийских, еще каких-то "восточных" начал и чего-то славяно-европейского. Россия, заведомо "не Европа" и ее историю нелепо сопоставлять с историей Франции или Испании.

Это направление за короткое время объединило выдающихся представителей российской эмигрантской элиты. Евразийские идеи впервые были обнародованы в сборнике "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев", изданном в Софии в 1921 г. Реальным основателем нового течения стал географ и политический мыслитель П.Н. Савицкий. К евразийцам принадлежали также князь Н.С. Трубецкой, философ Л.П. Карсавин. Некоторое время евразийство принимали С.Л. Франк и П.М. Бицилли. Сторонники евразийства опубликовали несколько сборников и периодически издавали "Евразийскую хронику".

Обычно различают раннее евразийство – софийская стадия, – и позднее, датируемое 1927-1928 гг. Позднее евразийство разделилось на правое и левое течения. Особенно активны были евразийцы в начале 20-х годов. Но уже к середине 20-х началось концептуальное и организационное разложение движения. Во многом этому способствовало то, что его идеи были оспорены и пересмотрены одним из основателей – Г.В. Флоровским. Он признал евразийские конструкции опрометчивыми, голословными, основанными зачастую просто на эмоциях, и фактически отошел от движения в 1922 г. Трубецкой держался дольше: он констатировал, что евразийство исчезло в 1925 г. Пост идейного вождя занял Л. Карсавин.

На втором этапе, после 1925 г., политические идеи стали приобретать самодовлеющий характер, учение переросло в идеологию. Центр евразийства переместился в Париж, где с 1928 г. начался выпуск газеты "Евразия", в которой явно прослеживается влияние большевиков. Именно с этой газеты, которая призывала наладить контакты со страной Советов, теоретически обосновывая необходимость власти большевиков, и началось разложение и гибель евразийства. В 1929 г. и Карсавин, и Трубецкой окончательно порвали с евразийством.

ЕВРАЗИЙСТВО

ЕВРАЗИЙСТВО

Социально-философское учение, идейно-политическое рус. зарубежья, наиболее активно проявившее себя в 1920-е и 1930-е гг. Начало Е. связано с выходом в свет основополагающей работы Н.С. Трубецкого «Европа и » (София , 1920), которую можно назвать своеобразным катехизисом евразийского учения. Выход через год коллективного труда «Исход к Востоку» (София , 1921) закрепил духовное объединение сторонников Е. За несколько лет увидели свет коллективные монографии «На путях» (Берлин, 1922), «Россия и латинство» (Берлин, 1923), четыре «Евразийских временника» (Берлин, 1923, 1925; Париж, 1927; Прага, 1929), 12 выпусков «Евразийской хроники»; издавались жур. «Версты», еженедельная газ. «Евразия» (1928-1929).
Евразийское учение представляет собой в наиболее полном объеме разработанный вариант рус. идеи, охватывающий самые разнообразные научные, религиозные, филос. концепции, в центре которых - России как самобытной цивилизации.
К . 1920-х гг. в евразийском движении намечаются разногласия, которые привели к теоретической полемике и организационному расколу движения. Основанием, по которому евразийцы разделились на умеренных и радикальных, явилось их к политическому режиму в СССР. Евразийское движение просуществовало практически до начала Второй мировой войны. В тот период эмиграция раскололась на «оборонцев» и «пораженцев». Первые считали, что независимо от существующего в СССР политического режима в случае возникновения войны надо защищать страну. «Пораженцы» выступали с противоположных позиций, считая, что победа Германии будет означать падение большевистского режима в СССР, настаивали на необходимости ее поддержки. Евразийцы в этой полемике безоговорочно занимали позицию оборончества.
Главной задачей филос. исканий евразийцев было создание идеологии России, где были бы соединены , религия, . Поэтому в теоретических разработках евразийцев важное занимают понятия евразийского мироощущения и евразийского умонастроения.
Ближайшим идейно-политическим источником евразийского учения являются учения славянофильства и, особенно, К.Н. Леонтьева. У ранних славянофилов евразийцы восприняли прежде всего идею соборности как «единства во множестве». Соборность - высший существования личности, социальной группы, класса, гос-ва, этноса. Высшей в иерархии соборности является православной церкви. Очень близка евразийцам идея Н.Я. Данилевского о культурно-исторических типах. Разделяют евразийцы и его взгляды по проблеме противостояния России и Запада. Они резко критикуют попытки европейской цивилизации абсолютизировать свои ценности, выдать свою культуру за общечеловеческую. Считая славянофилов своими предшественниками, евразийцы вместе с тем по ряду теоретических позиций резко критикуют их. Они не приемлют идеи приоритетной роли славянства в рус. государственности, считают утопическими идеи панславизма. В этом вопросе позиции Е. гораздо ближе к византизму Леонтьева.
Истоки революции 1917 евразийцы видят не в «заговоре кучки смутьянов, доставленных в запломбированных вагонах в Россию», а в процессе европеизации России, начатом Петром I и продолженном его бездарными преемниками. Европеизация привела к резкому социальному расслоению и абсолютному отрыву «правящего отбора» от широких народных масс, что сделало революцию - смену «правящего отбора» - неизбежной. Революцию надо принять как завершение эпохи европеизации России, принять как и думать о дальнейшей судьбе России. Подобные выводы евразийцев вызывали резкие возражения сторонников самых разных политических взглядов - от монархистов до либералов.
В своем проекте будущего государственного устройства России евразийцы предусматривали однопартийную систему (многопартийность - европейской цивилизации - не подходит к российским, евразийским условиям), федеративное гос-во под управлением ведущего «отбора», выдвигаемого непосредственно народом. В экономике предполагалось обеспечить гармоничное сочетание коллективной и частной собственности на основе «общего дела». В духовной жизни главная роль отводилась идеологии православия.

Философия: Энциклопедический словарь. - М.: Гардарики . Под редакцией А.А. Ивина . 2004 .

ЕВРАЗИЙСТВО

ЕВРАЗИЙСТВО - идейное и общественно-политическое движение в среде русской эмиграции, возникшее после выхода в августе 1921 в Софии сб. “.Исход к Востоку” четырех авторов - лингвиста князя Н. С. Трубецкого, музыковеда П. П. Сувчинского, экономиста и географа П. Н. Савицкого и философа Г. В. Флоровского. Позднее к ним присоединились литературный критик князь Д. П. Святополк-Мирский (в 1922), историк Г. В. Вернадский (в 1924), философ Л. П. Карсавин (в 1924), правовед Н. Н. Алексеев (в 1926) и других молодых ученых, публицистов, студентов и бывших офицеров. Евразийские кружки возникли в Праге, Берлине, Париже, Брюсселе и других городах Европы. В 1927 оформилась политическая евразийцев.

Евразийство явилось творческой реакцией русского национального сознания на русскую катастрофу. За политическими катаклизмами молодые ученые разглядели болезнетворные процессы в русской и западноевропейской культуре. Коммунизм представлялся им как порождение секуляризированной европейской культуры, а на русской почве - как крайнее западничества. Его политическая победа лишь обнаруживала духовное убожество и предвещала неизбежный возврат эпохи веры. Сопротивление коммунизму бесперспективно, если не будет осознана опасность процесса европеизации России и самобытного пути ее развития, Движение прошло через три этапа. Первый этап (1921-23) - философское и культурологическое самобытности и антизападничества. Второй этап (1924-29) - переориентация деятельности под воздействием чекистской дезинформации на идеологическое обеспечение якобы возникшего в СССР подпольного евразийского движения, влиятельного в армии и комсомоле; систематизация евразийской идеологии, ее упрощение ради доступности массам; составление политических и социально-экономических программ мирного преобразования советского государства в евразийско-идеократическое; затушевывание религиозной проблематики и подчеркивание культурной и психологической совместимости народов, населяющих СССР. Повышенный к политическим и стихийно-психологическим процессам в СССР стимулировал возникновение просоветских настроений в самом евразийстве. С появлением выражающей эти настроения газеты “Евразия” (1928-29) под редакцией Сувчинского, Карсавина, С. Эфрона и др. происходит “кламарский раскол” и моральная дискредитация евразийства в эмигрантском общественном мнении. Третий этап (1930-39) - медленное угасание и подведение итогов.

Уже при зарождении евразийства его авторы пытались согласовать по крайней мере три различные мировоззренческие установки: Савицкого, Трубецкого и христоцентризм Флоровского. Для возрождения России считалось необходимым восстановление прежних государственных границ, опираясь на энергию раскрепощенной народной , сохранение культурно-психологического единства народов Евразии, защита православия как пути творчества, ибо полагалось, что вызреванию масштабных творческих личностей в России в максимальной степени может способствовать только православная , сплавляющая воедино и веру и опирающаяся на двух других евразийских культур (эллинистической и византийской). Пока напряженное трех указанных установок сохранялось, евразийство оставалось живым и плодотворным. Упрощение и систематизация евразийской идеологии привели к расколу и деградации движения.

Отдельные евразийские идеи разделяли некоторые ученые и (Л. Н. Гумилев, А. Г. Дугин и др.), но евразийство как оригинальный ансамбль мировоззренческих установок никогда больше не воспроизводилось.

Лит.: Соболев А. В. Князь Н. С. Трубецкой и евразийство. - “Литературная учеба” (М.), 1991, № 6; Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992; Россия между Европой и Азией; Евразийский соблазн, ред.-сост. Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская. М., 1993; Русский узел евразийства, сост., вступительная статья и примечания С. Ключникова. М., 1997.

А. В. Соболев

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Смотреть что такое "ЕВРАЗИЙСТВО" в других словарях:

Идеологическое философское течение русской за­рубежной мысли, возникшее в Европе между двумя мировыми войнами, которое поставило в центр своего внимания историософскую проблему «русского пути». Идеологические и политические установки евразийства … Политология. Словарь.

Идейное и общественно политическое течение первой волны рус. эмиграции, объединенное концепцией рус. культуры как неевроп. феномена, к рый обладает в ряду культур мира уникальным соединением зап. и вост. черт, а потому одновременно принадлежит… … Энциклопедия культурологии

ЕВРАЗИЙСТВО, идейно политическое и философское течение в русской эмиграции 1920 30 х гг. Началом движения стал выход сборника Исход к Востоку (София, 1921) молодых философов и публицистов Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского и П.П.… … Современная энциклопедия

Идейно политическое и философское течение в русской эмиграции 1920 30 х гг. Началом движения стал выход сборника Исход к Востоку (София, 1921) молодых философов и публицистов Н. С. Трубецкого, П. Н. Савицкого, Г. В. Флоровского и П. П.… … Большой Энциклопедический словарь

Идеократическое геополитическое и социально философское учение, морфологический комплекс идей и интеллектуальное движение, конституировавшиеся в 1921 в среде российской эмиграции и сохраняющие идейно политический потенциал до начала 21 в.… … История Философии: Энциклопедия

Евразийство - ЕВРАЗИЙСТВО, идейно политическое и философское течение в русской эмиграции 1920 30 х гг. Началом движения стал выход сборника “Исход к Востоку” (София, 1921) молодых философов и публицистов Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Г.В. Флоровского и П.П … Иллюстрированный энциклопедический словарь

Геополитическое и социально философское учение и интеллектуальное движение, сформировавшееся в 20 30 х 20 в. в среде российской эмиграции и сохраняющее высокий идейно политический потенциал на рубеже 20 21 вв. Основателями и ведущими идеологами… … Новейший философский словарь