Православная монархия и новый мировой порядок. Христианства нет без Церкви, но есть ли Церковь без монархии? Должен ли в настоящей ситуации монархист православие

Месяц назад в интернете была опубликована примечательная статья одного из самых тонких и умных современных аналитиков Александра Халдея «Нужна ли России монархия?» . В отличие от других его публикаций, эта статья произвела удручающее впечатление, и не только потому, что у автора настоящей заметки иной взгляд по теме, обозначенной в ее заглавии, но и ввиду содержащихся в ней фактических ошибок, неадекватных обобщающих оценок, основанных на распространенных клише, таких утверждений, для обоснования которых приводятся сомнительные аргументы.

Не те союзы?

Так, А. Халдей обвиняет российское дворянство в том, что оно «было насквозь компрадорским». До сих пор «компрадорской» (от португальского comprador, что значит «покупатель», из латинского comparare – покупать) принято было называть буржуазию колоний и полуколоний, занимающуюся посреднической торговлей с метрополией. Но не будем придираться к словам – А. Халдей, как и ряд других публицистов, под «компрадорством» подразумевает, очевидно, не специфический характер экономических и финансовых связей колоний с метрополиями, а предательство национальных интересов. Заслуживает ли этого обвинения российское дворянство и российское правительство императорской эпохи? В обоснование своей инвективы автор обсуждаемой статьи обращается к событиям, связанным с войнами против наполеоновской Франции, и пишет, что

Александр I стал тогда «заложником английских внешнеполитических интересов. Он вернул войска из Индии, не пошел на союз с Наполеоном против Пруссии, в результате чего возникла единая Германия… Кутузов предлагал не добивать Наполеона, остановив армию на границе России. Это сохраняло бы главного врага Англии и ставило Россию в чрезвычайно выгодное положение. Но царь отверг это предложение».

Заметим, между прочим, что и М.И. Кутузов, чью позицию автор одобряет, был тоже из старинного, хотя и не знатного дворянского рода. Что же касается военных союзов, то по прошествии времени вольно рассуждать о возможности иных комбинаций, чем они сложились не только во времена Александра I, Кутузова и Наполеона, но и в канун и в ходе Второй мировой войны, но ведь такие рассуждения применительно к Великой Отечественной войне для слуха многих будут звучать уже прямо кощунственно. Подобно тому как в 1941 году под Москвой стояла не британская армия, а вермахт, так и в 1812-м не британцы вторглись в пределы Российского государства, но Наполеон приказал своей армии форсировать Неман, не оставив императору Александру выбора. С Наполеоном и пришлось воевать, как позже с Гитлером, какие бы выгодные комбинации умозрительно ни строились задним числом. Чтобы защитить Россию и спасти ее независимость, свои головы сложили вместе с нижними чинами тысячи российских офицеров, которые по преимуществу были из потомственных дворян: после той Отечественной войны едва ли остались дворянские семьи, которые не потеряли бы в ней своих близких или дальних родственников. Было бы крайне несправедливо аттестовать компрадорами убитых и раненных на Бородинском поле офицеров.

По-русски, а не по-французски

По словам автора статьи о ненужности монархии, российские дворяне «даже не говорили по-русски, с детства зная французский лучше русского и думая на французском». В XVIII и XIX веках существовал узкий круг придворной аристократии, в котором свободное знание французского языка считалось нормой, но он составлял ничтожную часть всего дворянского сословия. В XVIII столетии состоятельные помещики и в провинции нанимали для своих детей гувернерами приезжих из-за рубежа, которые у себя на родине часто бывали кучерами, сапожниками или парикмахерами. Такие педагоги научали своих воспитанников худо-бедно говорить по-французски, но чтобы те знали этот язык лучше родного – это, конечно, курьезная выдумка, которая, впрочем, часто встречается в современных публикациях.

А. Халдей в обоснование своего утверждения о незнании дворянами родного языка ссылается на «Войну и мир», напоминая:

«Когда Пьер Безухов попадает во французский плен, то француз не верит, что Пьер – русский. Так безупречен его французский язык».

Но, во-первых, из его безукоризненного французского еще не следует, что он плохо говорил по-русски, а во-вторых, в романе Пьер хотя и побочный, но сын и наследник богатейшего в России помещика, прототипом которого, как считают, послужил высокопоставленный сановник светлейший князь А.А. Безбородко – совсем не чета заурядным российским дворянам. И если уж аргументировать от беллетристики, то обратимся к другому литературному шедевру – «Мертвым душам» – и посмотрим на то, сколь свободно владели французским гоголевские помещики: Собакевич, Коробочка, Ноздрев, Плюшкин. По-французски из этих персонажей умел выражаться, и то далеко не совершенно, как кажется, только Манилов. Для полноты картины можно припомнить из «Евгения Онегина» собравшихся на бал в усадьбе Лариных их соседей или степных помещиков «на водах» в лермонтовском «Герое нашего времени». Может быть, они и умели выразиться по-французски, но свободно изъясняться на этом языке они точно не могли.

Если же иметь в виду литературные примеры другого рода, а именно знание французского не вымышленными персонажами, а классиками отечественной литературы из дворян, то вот что обнаружится: А.С. Пушкин, принадлежа по происхождению к дворянской аристократии, к старинному, хотя и обедневшему боярскому роду, знал по-французски с детства и, как пишут его биографы, свое первое стихотворение сочинил на этом языке, но и он, писавший своей невесте Н. Гончаровой письма по-французски, как было принято в его кругу – не дворянства вообще, а столичной аристократии, – тотчас после женитьбы перешел в переписке с нею на родной язык. Всякому, кто читал французские письма Пушкина в оригинале, очевидно, что лексика их беднее той, что в книгах французских писателей, при исключительном богатстве словаря его поэзии и прозы, так что вопроса о том, какой язык он знал лучше – родной или французский, – говоря всерьез, не существует.

Блестящее знание чужого языка вовсе не свидетельствует об отсутствии патриотизма

А. Халдей, рассуждая на эту тему, оказался в плену расхожих заблуждений, основанных на отождествлении круга придворной аристократии – столь узкого, что в нем все знали друг друга, – со стократно превосходившей этот круг массой провинциального дворянства. Ошибку такого рода можно уподобить тому, как если бы применительно к недавнему советскому прошлому образ жизни заводского парторга в глуши отождествляли с образом жизни секретаря Центрального комитета правящей партии. К тому же прямого отношения к оценке патриотизма русского дворянства знание им французского языка не имеет. Ф.И. Тютчев, раз уж с легкой руки А. Халдея мы стали черпать примеры из литературного мира, будучи профессиональным дипломатом и проведя значительную часть жизни за границей, французский язык знал блестяще, но от этого он вовсе не был плохим патриотом. Можно привести также имена российских государственных деятелей и полководцев, для которых русский не был даже их родным языком и которые послужили России как мало кто другой: взять к примеру генерал-фельдмаршала М.Б. Барклая-де-Толли.

Скажем более, наши рассуждения о степени патриотизма российского дворянства имеют лишь косвенное отношение к монархической теме. Дворяне были в императорской России слугами престола, исполнителями воли монарха, из их среды выбирались советники единоличного правителя, но власть он с ними не разделял.

Дворяне были слугами престола, и самодержец власть с ними не разделял

Самая суть монархии, если она подлинная, абсолютная или – как это было у нас – самодержавная, что не одно и то же, заключается в том, что высшее сословие выполняло роль служителей власти, а не ее соучастников.

В этом контексте уместно сослаться на официальный церковный документ «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». В нем монархии противопоставляется не республика, как можно было бы ожидать в русле традиционных школьных руководств по государственному праву, а демократия, поскольку при представительном правлении в современных конституционных монархиях от монархии остается лишь антураж, декорация, греющая сердце пассеистически настроенным особам, но лишенная адекватного юридического и политического содержания. Альтернатива «демократии» в «Основах» – это монархия подлинная, иными словами – единовластие: по Аристотелю и уточнившему его схему Гоббсу, такой государственный строй, когда власть неделима и принадлежит одному лицу, поэтому он и именуется лингвистически корректно монархом (единоначальником в переводе с греческого на русский язык).

Самодержцы, не масоны!

А. Халдей инкриминирует не только российской аристократии, но и российским монархам принадлежность к масонским ложам:

«Многие цари, – пишет он, – сами были масонами».

В масонские ложи в разное время действительно входили знатные и нередко даже влиятельные особы, а вот относительно «многих царей» сказано ошибочно. Посчитаем их число. Легенда приписывает вступление в ложу Петру Великому, но нет документов, которые бы это обвинение подтверждали. К тому же в пору его правления масонские ложи только появились на свет, и произошло это их рождение не в нашем Отечестве, а в далекой Великобритании. Российские императрицы XVIII столетия в ложах состоять не могли по, как это ныне называют, «гендерной» причине. Несчастный младенец Иоанн VI, равно как и подросток Петр II, также вне подозрений. Остается лишь теоретическая возможность вступления в ложи незадачливых, свергнутых с престола Петра III и его сына Павла. Никто никогда не подозревал в принадлежности к ложам императоров Николая I, Александра II, Александра III и святого царя Николая II. При Александре I масоны пользовались терпимостью со стороны верховной власти, но лишь до поры до времени: 1 августа 1822 года последовал императорский рескрипт на имя министра внутренних дел графа В.П. Кочубея «Об уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ»:

«Все тайные общества, под какими бы они наименованиями не существовали, как то: масонские ложи или другими, – закрыть и учреждения их впредь не дозволять».

Ложи были запрещены, и их деятельность прекратилась надолго.

Вновь они стали открываться в России лишь в 1905 году, во время революции, когда были легализованы даже политические партии, открыто призывавшие к смене государственного строя, к упразднению самодержавия и замене его на представительное правление в виде конституционной монархии или республики. Когда подкоп под устои российского государства удалось успешно завершить, к февралю 1917 года в России насчитывались уже десятки лож, но в них состояло лишь несколько сот масонов, правда, как это ни удивительно, во Временном правительстве масоны составили большинство, однако правительство это оказалось, как оно и называлось, недолговечным: февральский режим продержался до октября того же зловещего года, так что разделяемое многими представление о всесилии масонских лож оказалось, мягко говоря, преувеличенным.

О наследовании власти

«При наследуемой монархии, – пишет А. Халдей, – мы попадаем во власть случая, случайности рождения. Если монарх окажется умным – повезло, а если глупым – не повезло».

Опасения относительно риска наследования престола неумным монархом заслуживают внимания: благополучие монархического государства, несомненно, зависит от качеств монарха, которые могут быть разными. Нельзя отрицать, что при неукоснительном действии династического принципа передачи верховной власти она может отойти к лицу, не обладающему надлежащими способностями. Такое в истории случалось. И все же… Разве с монархами России везло меньше, чем с такими демократическими лидерами, как А.Ф. Керенский и подобные ему политики? Разве в числе российских правителей от Ивана III до святого императора Николая II было так уж мало великих и выдающихся государственных деятелей, разве не превосходят они масштабом своих деяний лидеров, выдвинувшихся в демократические антракты нашей истории? Для объяснения этого их превосходства могут быть приведены разные аргументы; например, можно сослаться на пользу заблаговременной, с детства, подготовки к предстоящему высокому служению, но для человека религиозного очевидно, что тут действует и всесильный Промысл Божий, что миропомазание, совершаемое при восшествии на престол, не может оставаться без благих последствий.

Ущербность демократического правления в сравнении с монархией обозначена в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» так:

«При монархии власть остается богоданной… Современные демократии, в том числе монархические по форме, не ищут Божественной санкции власти».

При монархии власть – богоданная: тут действует Промысл Божий

У наследственной монархии есть свои преимущества и свои риски, неизбежные во всех делах человеческих. Но наследование престола по родству вовсе не является непременным атрибутом монархического строя. Автор обсуждаемой статьи и сам указывает на существование монархий выборных. Если при этом подразумевать поразительный до карикатурности государственный строй Речи Посполитой с его шляхетским правом вето («не позволям») на сеймах, с формированием конфедераций, силой оружия решавших свои споры, то его дефективность сомнений не вызывает. Но ведь и в Империи ромеев, просуществовавшей тысячелетие, наследование верховной власти юридически не предусматривалось, а лишь по факту имело место во многих случаях. Императора, иными словами, своего верховного главнокомандующего, избирала армия – генералы при поддержке столичного гарнизона, затем сенат это избрание утверждал, после чего император получал церковное благословение – с конца X века чрез миропомазание; актом народного избрания было присутствие императора на ипподроме, где участники скачек и зрители приветствовали нового автократора – самодержца – тысячеустыми приветственными аккламациями.

За исключением церковного благословения, такой порядок поставления императора был унаследован христианской империей у языческого Рима. Не лишена интереса, а может быть, и поучительна практика выбора преемника, которая применялась в Риме в разные периоды, но была особенно характерна для эпохи Антонинов (II век от Р.Х.). Преемник подбирался императором либо из числа способных к правлению своих хотя бы и дальних родственников, либо он вводился в семью императора чрез брак на его дочери или иной близкой родственнице или усыновлялся правящим императором без брака. Следует ли считать такую монархию выборной или наследственной, династической – вопрос схоластический. Важно, что она, хотя и не во всех случаях, обеспечивала преемство политической традиции. Негативной стороной подобного порядка был риск государственных переворотов, которые многократно случались в истории и Ветхого, и Нового Рима. Не будет лишним напомнить, что и у нас в России от Петра Великого до императора Павла с его «Актом о престолонаследии» действовал не наследственный принцип преемства верховной власти, а она юридически передавалась по завещанию, как это предусмотрено было в составленном епископом Феофаном (Прокоповичем) трактате «О правде воли монаршей».

Монархия ≠ феодализм

«Монархия, – пишет А. Халдей, – соответствует феодальному укладу».

Историки вкладывают в термин «феодализм» разное содержание; в любом случае классика феодализма – политический строй Западной Европы в средневековую эпоху. Это система вассалитета, когда власть была распылена, когда сеньор нижестоящей ступени был вассалом вышестоящего сеньора, а не подданным монарха – короля или императора, реальной властью обладавших лишь в своем домене, территория которого подчас не превосходила владений его вассалов. Монархический элемент при феодальной системе правления сохранялся, но был умален и унижен, и утверждение подлинной, то есть абсолютной, монархии, например во Франции, обозначало как раз преодоление былой феодальной раздробленности, подобно тому, как у нас в России чрез утверждение самодержавия при Иоанне III, Василии III и Иоанне Грозном преодолена была удельная раздробленность. Рецидив удельных поползновений в пору первой российской смуты, случившейся в начале XVII века, с ее олигархической семибоярщиной, грозил Российскому государству гибелью, а преодолена эта угроза была восстановлением самодержавной, подлинно монархической царской власти на Земском соборе 1613 года.

Было бы более корректно считать, что подлинная монархия, ориентированная на защиту общенациональных государственных интересов, не может сохраниться при всевластии капитала, при господстве частнособственнических – личных и групповых – интересов.

Преимущество монархии и в том, что она может подчинить капитал государству, заставить его служить общему благу

Капитализм существует издревле, банковский капитал процветал уже в древнем Вавилоне, и он будет существовать вопреки прогнозам и иллюзиям научных и ненаучных утопистов, пока не будет преодолен грех корыстолюбия и сребролюбия, а значит – до скончания века, до наступления эсхатона, но мера и характер его влияния на жизнь общества, реальные условия и законодательные рамки его бытования меняются в истории в диапазоне от загнанности в угол квазилегального и нелегального прозябания до процветания и всевластия. Преимущество подлинной, а не декоративной монархии состоит и в том в частности, что она, будучи неограниченной, в состоянии подчинить капитал государству, заставить его служить общему благу.

И еще о нравственности, идеале и реальности

«Монархия не гарантирует высокой нравственности и защиты религии от деградации ее институтов. Напротив, монархия всемерно этой деградации способствует, торя дорогу либеральному атеизму и темным оккультным практикам».

Гарантии, как было сказано в свое время, дает исключительно Госстрах. Внешних гарантий высокой нравственности и личной религиозности быть не может по природе вещей, но ради апологии монархии сравним статус национальных церквей в разных государствах в эпоху преобладания монархического правления и в наше либеральное и псевдодемократическое время, а по поводу оккультизма припомним законы прошлого относительно колдовства и прочих подобных им практик и забав. Что же касается общественной нравственности, то люди грешили во все времена, и сами монархи не составляют исключения в роде человеческом, принадлежа потомству падшего Адама, но не в эпоху российского самодержавия или французского абсолютизма легализованы были аборты, а в наше время прогресс либерализации докатился уже до содомитских однополых браков. И что-то еще будет!

Резюмируя соображения о предпочтительности той или иной формы государственного правления, еще раз отметим такой очевидный факт: единоличный правитель, какой бы титул он ни носил, по логике вещей в своих решениях скорее способен исходить из национальных или, что то же, государственных, а не групповых интересов, чем участники всякого рода коллективных руководств или политики, представляющие противостоящие партии и фракции.

«Образ идеальной монархии, – по словам А. Халдея, – канонизирован во многих литературных и философских трудах монархистов, рисуя картину торжества царства справедливости, независимости и высокой религиозной нравственности».

Это, конечно, гротескное преувеличение наивности монархистов. Апологеты монархии способны и к более трезвому взгляду на реальную историю, тем более что, как верно замечает противник монархии, «не существует тождества между теоретической моделью и ее практическим воплощением». Призыв автора критикуемой статьи не возвращаться к практикам прошлого, потому что «покойника два раза в дом не носят», одинаково распространяется на все формы государственного строя, потому что, с одной стороны, и монархическое, и демократическое, и олигархическое правление многократно чередовались в истории разных стран и народов, а с другой – они не повторялись каждый раз в прежнем виде, но, возрождаясь и повторяясь как принципиальная модель, несли на себе черты, сообразные с характером своей эпохи.

В заключение заметим, что приведенные в данной заметке соображения о преимуществах монархии не содержат еще ответа на вопрос о ее актуальности. Остается непреложным сказанное на сей счет в «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви»:

«Изменение властной формы на более религиозно укорененную без одухотворения самого общества неизбежно выродится в ложь и лицемерие, обессилит эту форму и обесценит ее в глазах людей. Однако нельзя вовсе исключать возможность такого духовного возрождения общества, когда религиозно более высокая форма государственного устроения станет естественной».

Святой Иоанн Златоуст писал: «Имея попечение о благоустройстве людей, чтобы многие из них не жили бессмысленней зверей, Бог учредил власть начальников и царей, как бы бразды для управления кораблем». Златоуст же говорит: «Итак, должно воссылать великую благодарность Богу и за то, что есть цари, и за то, что есть судьи».

Св. Исидор Пелусиот свидетельствовал: «Начальство и власть царская установлены Богом. Но если какой злодей-беззаконник восхитит сию власть, то не утверждаем, что поставлен он Богом, но говорим, что попущено ему».

Свт. Григорий Богослов утверждает: «Блажен, кто многотрудными руками чтит Царя и для многих служит законом жизни».

Свт. Дмитрий Ростовский учит: «Лицо и сан Царя христианского на земле есть живой образ и подобие Христа Царя, живущего на небесах».

Преп. Серафим Саровский наставляет: «После Православия они (цари) суть первый долг наш русский и главное основание истинного христианского благочестия». А также: «В очах Божиих нет лучшей власти, чем власть Православного Царя».

Неоднократно высказывался на тему монархической власти и митрополит Филарет (Дроздов) . В частности, он писал: «Благо народу и государству, в котором единым, всеобщим и вседвижущим средоточием, как солнце во вселенной, стоит Царь, свободно ограничивающий свое неограниченное самодержавие волею Царя Небесного, мудростию яже от Бога… Народ, чтущий Царя, благоугождает через сие Богу, потому что Царь есть устроение Божие… Бог по образу Своего небесного единоначалия утвердил на земле Царя; по образу Своего небесного вседержительства устроил на земле Царя самодержавного; по образу Своего царствия непреходящего… поставил на земле Царя наследственного».

Св. праведный Иоанн Кронштадтский учительствовал и по-отечески наставлял: «Запомните: если не будет монархии - не будет и России. Только монархический строй дает прочность России, при конституции она вся разделится по частям». Он же предупреждал: «Держись же, Россия, твердо веры своей, и Церкви, и Царя Православного, если хочешь быть непоколебимою людьми неверия и безначалия и не хочешь лишиться царства и Царя Православного». К нам обращается Всероссийский пастырь из прошлого: «А вы, друзья, крепко стойте за Царя, чтите, любите его, любите Святую Церковь и Отечество и помните, что самодержавие - единственное условие благоденствия России; не будет самодержавия - не будет России».

Вторит ему преподобный Варсонофий Оптинский : «Наш Царь есть представитель воли Божией, а не народной. Его воля священна для нас, как воля Помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам Царь, мы принимаем это от него как милость Божию. Постигает ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением, как казнь небесную за наши беззакония, и никогда не изменим в любви и преданности Царю».

Св. Патриарх Тихон обращался к верующим: «Царь есть «батюшка» для народа, как трогательно называет его сам народ. Мы же, братия, будем молить Господа, дабы Он и на далее сохранил для России Царя самодержавного и даровал ему разум и силу судить людей и державу Российскую в тишине и без печали сохранити».

Есть и примечательные высказывания зарубежных иерархов. Например, Антоний IV, Патриарх Константинопольский , утверждал: «Невозможно христианам иметь Церковь, но не иметь Царя. Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга».

Григорий IV, Патриарх Антиохийский , говорил: «Святая, Богом благословенная и Ему угодная форма государственного правления есть самодержавная, возглавляемая самим Богом поставленным Единодержавным Скипетродержцем Царем, который есть не обыкновенный человек, а Помазанник Божий, получивший при священном помазании сугубую благодать на великое и трудное дело управления народом». Он же подчеркивал следующее: «Укреплять святую мысль через Писание, быть верным защитником Православной веры, самодержавного Царя и Отечества есть славное и святое дело, самое главное, дело первостепенной важности и приятное Богу».

Промыслитель Господь, конечно, найдет способ доходчиво явить нам свою волю и указать законного Царя, помимо давно упраздненных историей законов, под юридическое действие которых давно не подпадает ни один генетический наследник бывшего императорского Дома Романовых.

И закончим мы цитирование мыслей знаменитых учителей и пастырей Церкви мыслями прот. Иоанна Восторгова . Он писал: «Вместе с верою и любовью к Богу непоколебимая, веками утвердившаяся и освященная церковью любовь к Царю служила могучим оплотом нашей народности в исторических судьбах ее… Господь Бог устроил Царя в Свое место, посадил на царском престоле суд и милость».

Сегодня, посягнув на священные основы нашей государственности на монархический строй, упорствуя в нежелании признать очевидным факт, что самодержавие не анахронизм, а единственное условие нашей национальной и государственной жизни, мы, сами того подчас не понимая, бросаем безумный вызов Божественному промыслу о нас. Упорствуя в сатанинской гордыне, в неприятии непреложной истины, мы роем себе и нашим детям не просто могилу, а прямо пропасть в зев ада.

Из книги В. Ларионова. Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность

протоиерей Георгий Митрофанов

Последнее десятилетие в нашей церковной жизни стало временем, когда после 70 лет гонений и официального безмолвия на тему государственного развития России церковная иерархия и широкие круги православной общественности получили наконец возможность открыто обсуждать вопросы, касающиеся перспективы возрождения русской православной государственности. Среди подчас весьма разнообразных суждений, высказанных по данным вопросам, безусловно преобладающей следует признать точку зрения, согласно которой подлинное возрождение русской государственности связывается с восстановлением в нашей стране неограниченной самодержавной власти православного государя. При этом в качестве образцов подобной системы государственной власти предлагаются преимущественно царствования государей допетровского периода российской истории, от Алексея Михайловича до Ивана Грозного.

Самодержавная монархия как атрибут православия

Сторонники данной точки зрения предлагают в качестве непреложной «аксиомы религиозного опыта» утверждение, что лишь существование православной самодержавной монархии делает возможной полноценную церковную жизнь в истории любого православного народа. Более того, монархическое государство является неотъемлемым атрибутом православной церковной жизни во все времена, ибо лишь подобное государство способно стать гарантом сохранения и торжества Православной Церкви в этом мире. Как утверждает один из последних манифестов сторонников рассматриваемой точки зрения с весьма характерным названием «Государственный катехизис»: «Единая Христова имеет две основные функции: внутреннюю, сакрально-евхаристическую… и внешнюю — осуществление отношений с миром, во зле лежащим… Для исполнения первой задачи Церкви учреждена в ней иерархия клира, или священства, возглавляет которую епископ… а для осуществления второй учреждена в Церкви иерархия мирян, или царство, которую возглавляет внешний епископ Церкви — помазанник Божий».

Однако политическая жизнь современной России с суровой очевидностью демонстрирует почти полное отсутствие в ней не только сколько-нибудь заметных политических движений и партий, но и сколько-нибудь влиятельных политических деятелей, которые бы сочли необходимым начертать на своих знаменах в качестве основополагающего лозунг возрождения русской православной монархической государственности. В результате значительная часть современных православных христиан России начинает воспринимать общественно-политическую жизнь страны как сферу, окончательно отчужденную от Православной Церкви, как сферу, в которой православный христианин не может достичь успеха, оставаясь верным своим религиозным убеждениям. Тем самым и без того секуляризированная, потрясающая невежеством своих представлений о Церкви общественно-политическая жизнь России окончательно отдается на откуп политикам, настроенным религиозно индифферентно, а подчас и антицерковно, в то время как большинство православных христиан продолжают уже более 10 лет ожидать очередного государственно-политического чуда в виде дарования России православного государя.

При этом меньшая, хотя и весьма активная часть православной общественности в поисках каких-нибудь «православнообразных» политических сил идет на самые причудливые, практически бесплодные и нравственно кощунственные соглашения с теми, кто и сейчас продолжает объявлять себя продолжателем идей русского коммунизма, поправшего Святую Русь. В политическом лексиконе современной России появилось такое одновременно бессмысленное и безнравственное понятие, как «православный сталинизм». Предметом серьезного обсуждения некоторых клириков и мирян становится брошюра коммунистического вождя Геннадия Зюганова «Вера и верность», спекулирующая на историческом невежестве наших современников и поражающая своим принципиальным бесстыдством по отношению к Русской Православной Церкви и российской монархической государственности, которым смеет воздавать дань уважения главный продолжатель дела Ленина, Троцкого и Сталина, столь потрудившихся над разрушением Церкви и уничтожением монархии.

Византийская модель

Столь печальное сочетание идейного бесплодия и мировоззренческой бессмыслицы в позиции широких кругов православной общественности, так и не сумевшей современно сформулировать и начать проводить в жизнь общественно-политическую позицию Русской Православной Церкви, в числе различных причин для своего объяснения имеет широко распространившийся в церковной среде религиозно-политический миф о якобы извечно существовавшей в земной истории и благословленной свыше монархической государственности, благодаря которой и стало возможно утверждение в мире православном Церкви. Отсутствие реальных перспектив появления системы монархической государственности в современной России мировоззренчески дезориентирует и парализует волю многих русских православных христиан, превращает их в политических неудачников и прожектеров, находящихся на обочине общественной жизни современной России.

Для подобной категории общественности с наличием в России православного государя начинает нерасторжимо связываться не только возможность возрождения традиционной государственной жизни в России, но и перспектива дальнейшего сохранения Православной Церкви в нашей стране. И чем менее реальным представляется им появление у нас православного самодержца, тем более распространяется ими другой искусительный миф русского религиозного сознания о «России перед вторым пришествием», ибо ведь не может же существовать в России без царя. Соблазн социально-политического утопизма, ввергнувший Россию в катастрофу 1917 г., в настоящее время уступил место соблазну религиозно-политического утопизма, парализующему волю православных христиан современной России и лишающему их столь необходимой на пороге третьего тысячелетия христианской эры духовно-исторической трезвости.

Нашим православным современникам подчас кажется, что действительно уникальная, просуществовавшая почти полтора тысячелетия византийская цивилизация смогла создать законченную, на все времена универсальную систему церковно-государственных отношений, которая может быть воспроизведена в церковно-политической жизни каждого православного народа в любую историческую эпоху. А между тем реальные факты истории Православной Церкви в Византийской империи являют нам исполненную глубоких внутренних конфликтов картину трудно, а подчас и поверхностно оцерковлявшейся монархической государственности в медленно, но искренне и глубоко воцерковлявшемся византийском обществе. Первые христианские государи в Византии еще продолжали носить языческий титул верховного жреца, и только в середине V века произошла первая коронация византийского императора как православного царя. Среди почти 80 византийских государей были лишь 12 святых, но почти столько же императоров оказывались вплоть до Х века покровителями многих сотрясавших Православную Церковь ересей — от арианства до иконоборчества. Только в Х веке власть византийских императоров стала освящаться миропомазанием, что не помешало некоторым миропомазанным на царство государям дважды навязывать Православной Церкви унию с папским Римом.

Имея перед собой тысячелетнюю монархическую государственность, персонифицированную в личностях византийских императоров, православная церковная иерархия всегда стремилась не к утопическому идеалу оцерковленного государства, но уповала на воцерковление личностей конкретных государей. Формулируя учение о симфонии патриаршей и императорской властей в строгих богословских понятиях и ярких художественных образах византийской духовной культуры, православные иерархи настаивали на том, что христианский государь, наделенный огромными полномочиями в области государственной жизни, в вопросах духовных должен выступать как смиренный сын Церкви. Его отношение к Патриарху — это отношение духовного чада к духовному отцу. Без каких-либо формальных обязательств православный государь должен принимать Божью волю, выраженную через благословение церковных соборов и православного первосвятителя, как основополагающее указание для своей государственной деятельности. В подчеркнутом нежелании православной иерархии формальными, имеющими законодательную силу соглашениями обязывать императоров исполнять волю патриархов и включать императорскую власть в систему канонических отношений Церкви проявлялось всегда присущее православной иерархии ясное осознание непереходимой грани между Царством Небесным и царством земным, онтологической несопоставимости Церкви и государства.

Весьма показательно, что, сколь бы высоко ни превозносилась императорская власть в соборных посланиях или проповедях византийских церковных иерархов, идея православной монархической государственности так никогда и не приобрела формы соборно принятого общеобязательного догматического учения Церкви. Как бы ни стремилось византийское государственное законодательство начиная с VI новеллы Юстиниана интегрировать в церковную жизнь монархическую государственность как нечто сопоставимое по своей природе с церковной иерархией, церковные каноны так никогда и не обосновали статуса царя-помазанника в церковной жизни. «Что бы ты не говорил, что Церковь стоит твердо по причине мира с царями. Бог попустил ей терпеть гонения тогда, когда она была меньше и, казалось, слабее; да познаешь из этого, что и нынешняя твердость ее зависит не от мира с царями, а от силы Божией». Так еще на заре православной государственности в Византии св. определял место монархии в церковной жизни. И этому взгляду великого отца Церкви старалась сохранить верность последующая святоотеческая богословская традиция Византии, несмотря на все безусловные исторические заслуги многих византийских государей перед Православной Церковью.

Просуществовавшая почти тысячу лет православная византийская монархия явилась уникальным опытом сосуществования древней европейской монархической государственности и непревзойденных по своему духовному вкладу в историю христианского мира Поместных Церквей православного Востока. Однако подобно ветхозаветной монархии власть византийских императоров не смогла в полной мере исполнить свою миссию «удерживающего» по отношению к враждебным Православной Церкви монархиям иноверного Востока, веками разрушавшим могущество Византийской империи. Ушедшая более 500 лет назад вместе с Византийской империей в историческое прошлое, православная монархическая государственность византийского типа оказалась трудно воспроизводимой в последующей истории государств других православных народов.

Москва как второй Вавилон

Наиболее последовательно и продолжительно византийский опыт созидания православной монархической государственности в качестве обязательной составляющей жизни Православной Церкви имел место в истории России. Однако и в русской истории симфония государственной и церковной властей оставалась скорее идеалом, нежели реальностью, и чаемое русскими православными подвижниками Царство Небесное мало походило на созидавшееся русскими государями царство земное. Весьма драматично сложившиеся обстоятельства русской истории, включавшие в себя трехвековой период удельной раздробленности и двухвековое монгольское завоевание, не позволили сформироваться на Руси системе монархической государственности византийского типа в первые 500 лет после крещения Руси. Впрочем, именно на этот пятисотлетний период отсутствия на Руси власти православных самодержцев приходятся все святые русские государи, среди которых значительное место занимают князья-страстотерпцы, составляющие характерный именно для Русской Православной Церкви тип святости. Содержание подвига князей-страстотерпцев прежде всего составляет безвинная смерть, принимавшаяся подвижниками с христианским смирением, подчас без всякой связи с исполнением ими их государственных обязанностей. В почитании именно такого рода подвижничества своих государей, начавшегося с первых прославленных в Русской Православной Церкви святых князей Бориса и Глеба, выразилось очень характерное для русского церковного сознания ощущение несовершенства царства земного по его природе, когда именно в отвержении себя от жизни, а значит, и от власти праведный государь прежде всего и может стяжать себе венец православного святого.

Лишь на рубеже XV -XVI веков в русской истории появляется первый коронованный по византийскому чину князь Дмитрий, внук Ивана III , которому так и не суждено было вступить на престол русского самодержца, как стали именовать себя великие московские князья во второй половине XV века. И только в 1547 г. на русском троне оказался коронованный, хотя и не удостоившийся миропомазания царь Иван Грозный. Его противоречивое правление, исполненное блистательных побед и страшных преступлений, создавшее в русской истории прецедент пролития православным царем крови православных святых, как будто отразило в себе преимущественно теневые стороны византийской монархической государственности и сделало Москву более похожей на второй Вавилон, нежели на Третий Рим. Первый же миропомазанный на царство русский православный государь Федор Иоаннович лишь драматично завершил правление династии Рюриковичей и ознаменовал своей ранней кончиной начало страшных 15 лет Смутного времени, когда так и не состоявшаяся в России к XVII веку величественная византийская симфония царской и патриаршей властей, казалось, окончательно была заглушена зловещей холопско-боярской какофонией государей-самозванцев в лице Лжедмитрия I и государей-временщиков в лице князя Василия Шуйского. Всегда смиренномудро уклонявшаяся от блистательного и кровавого бремени государственной власти русская церковная иерархия на этот раз в лице св. Патриарха Гермогена спасла российскую монархическую государственность и выстрадала мученической смертью своего первосвятителя Земский Собор 1613 г., избравший на царство юного Михаила Федоровича Романова. Исполненные великого смятения и потерявшие надежду на пребывавшую в разрухе государственную власть, члены Земского Собора попытались защитить юного царя и его потомков авторитетом власти церковной и, не будучи церковным Собором и не имея на то канонических прав, все же приняли грамоту с церковным отлучением всех, кто отречется от государей их новой династии.

Русская монархическая государственность

В период правления первых самодержцев из династии Романовых Русская Православная Церковь и русская монархическая государственность, казалось, как никогда близко подошли к воплощению идеала симфонии патриаршей и царской властей. Однако исполненный тяжелейших внешних испытаний и разносторонних внутренних противоречий XVII век не позволил даже одному из наиболее благочестивых русских государей, царю Алексею Михайловичу, надлежащим образом исполнить миссию «верховного ктитора» Церкви, спасшей монархическую государственность в России в годы Смутного времени. Самый выдающийся в XVII веке после св. Патриарха Гермогена первосвятитель был отправлен по воле царя Алексея Михайловича Большим Московским Собором 1666-1667 гг. в заточение. Исправление богослужебных книг и обрядовая реформа переросли во многом благодаря вмешательству в церковную жизнь царей Алексея Михайловича и Федора Алексеевича в разрушительный старообрядческий раскол, когда впервые в русской истории кровавое гонение православной монархической власти обрушилось на поборников древнерусского православного благочестия.

Представляющийся сейчас периодом некоей церковно-государственной идиллии XVII век завершился правлением государя Петра Великого, который не только окончательно отказался от византийского идеала симфонии патриаршей и царской властей, но и дерзнул разрушить каноническое устройство высшего церковного управления, упразднив, как оказалось, более чем на 200 лет церковные соборы и патриаршество. Стремясь превратить русскую церковную иерархию в инструмент, послушный воле лишь царства земного, воплощенного в российском самодержце, Петр Великий законодательно подчинил Церковь самодержавным государям, несмотря на свое помазанничество на царство, все же остававшимся мирянами. Впоследствии определив в Основных законах Российской империи место императора как «верховного защитника и хранителя догматов православной веры», синодальная система попыталась как будто окончательно перенести догматическую жизнь Церкви из царства Бога в царство кесаря.

Граничившие с кощунством коронации императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины Великой, когда миропомазанных на царство государынь вводили царскими вратами в алтарь и причащали по царскому чину у св. Престола, лишь подчеркивали чуждость синодальной системы не только литургической, но и канонической традициям Православной Церкви. Вошедшее в анналы истории Российского государства как «блистательный век» царствование Екатерины Великой в русской церковной истории стало периодом имущественного опустошения церковной иерархии, административного гонения на монастырское монашество, социального унижения православного духовенства и глубокой секуляризации русской духовной культуры.

Лишь открывшийся коротким, но благодетельным для Церкви царствованием императора Павла I XIX век оказался периодом медленного, подчас непоследовательного возвращения русской самодержавной монархии к исконным традициям православной монархической государственности. И все же омраченный двумя цареубийствами и трудными поисками места Российской империи в секуляризовавшейся Европе XIX век не стал временем отрешения российских государей от соблазна оставаться защитниками и хранителями догматов православной веры. И только последний российский император Николай II глубоко осознал духовную ложь синодальной системы подчинения царства Бога царству кесаря и предпринял впервые за 200 лет конкретные меры для восстановления в Русской Православной Церкви власти Поместного Собора и Патриарха, а значит, и для возрождения в русской государственной жизни реальной, а не формальной православной монархической власти. Необъятность задач, стоявших перед Россией в период царствования императора Николая II , когда социально-экономическая и общественно-политическая модернизация страны должна была сочетаться с сохранением традиционных устоев ее духовно-исторического бытия, не позволила последнему самодержцу восстановить каноническое высшее церковное управление. И уже не при исполненном высокого личного благочестия государе Николае II , а при приверженном к безликому религиозному индифферентизму Временном правительстве Русской Православной Церкви удалось созвать Поместный Собор и в условиях начинавшейся Гражданской войны восстановить патриаршество.

Новая симфония Церкви и общества

Завершившее 930-летнюю эпоху христианской государственности и 370-летний период церковно коронованной самодержавной власти в России царствование императора Николая II , принявшего со своей венценосной «малой церковью» страстотерпческую кончину, через подвиг страстотерпчества своих государей как будто напомнило русскому православному народу, что не в утверждении земного царства может приходить в этот мир царство Небесное, что и через отречение от царской власти, и через отвержение от земной жизни может стяжаться венец церковной святости, венец Царства не от мира сего. Подобно своей предшественнице монархии византийской, монархия российская ушла в историческое прошлое, оставив своим бывшим подданным Православную Церковь, государственно не защищенную и богоборцами гонимую. Однако утверждавшая себя в человеческой истории не внешним покровительством многочисленных земных, хотя бы и православных государей, но благодатным попечением своего единственного Божественного Основателя — Иисуса Христа Православная Церковь продолжает жить в мире, в котором уже нет, а возможно, и никогда не будет ни одного православного монарха.

Из двух основных, известных еще с дохристианских времен форм государственной власти — монархии и республики — человечество в своем подавляющем большинстве предпочло республиканское государство. Конечно, республики новейшего времени во многом отличаются от античных демократий. Подавляющему большинству современных республиканских государственных деятелей уже не приходит в голову считать волеизъявление своих избирателей или постановления своих парламентов отзвуками гласа языческих богов или проявлением христианского Божественного Промысла. Тенденция к максимальной секуляризации государственной жизни вплоть до отделения в христианских странах Церкви от государства уже давно стала господствующим настроением мировой политической элиты. И если двухтысячелетний опыт Церкви во взаимоотношениях с оцерковлявшимися монархиями определенно продемонстрировал невозможность даже для православных монархий исторически органично и канонически безупречно войти в полноту церковной жизни, тем меньше должно оставаться иллюзий относительно возможности оцерковления секуляризованных республиканских государств.

Русская Православная Церковь, подобно всем остальным Поместным Православным Церквам, должна осуществлять свое служение в настоящее время, имея дело с современным секуляризованным государством по своим юридическим формам республиканским, по своему политическому содержанию в лучшем случае демократическим, а в худшем — тоталитарным, по своим духовным устремлениям в лучшем случае религиозно индифферентным, а в худшем — атеистическим. Как же совместить эту современную реальную политику с распространенным в широких кругах церковной общественности предрассудком о том, что Православная Церковь может в полной мере осуществлять свое служение лишь в православном монархическом государстве, и с реальным историческим опытом церковной иерархии, испытавшей после падения православных монархий в различных странах в основном государственную политику скрытых гонений или открытых репрессий?

«Какую вредную подрывную работу при борьбе за престиж церкви и христианства, — писал выдающийся церковный историк и общественный деятель , — производят те из христиан с непросвещенным сознанием, которые продолжают понимать задачи христианского государства в наше время как задачи возврата к исторически закономерно исчезнувшему строю старых патриархальных государств». Действительно, лишь прекращение «увязывания» церковной жизни с той или иной исторически преходящей формой организации государственной власти, в том числе и со столь привычной для христиан православной монархией, может позволить Церкви в современных условиях выйти из той общественно-политической резервации, в которой ее пытаются оставить как обращенные в безбожное будущее секуляризованные государственные деятели, так и обращенные к теократическим утопиям прошлого фундаменталистские круги церковной общественности.

Важнейшей тенденцией в деятельности еще только складывающегося в России современного правового государства наряду с секуляризацией всех сторон государственной жизни является стремление делегировать гражданскому обществу значительную часть своих управленческих функций. Именно гражданское общество с развитой инфраструктурой своих многочисленных политических, благотворительных и просветительских организаций станет важнейшим субъектом исторической жизни XXI века. Поэтому именно в воспитании православно верующих и патриотически мыслящих членов этого гражданского общества должно заключаться основное направление миссионерско-просветительской деятельности Церкви в современном мире. «Мы… не можем не разделять искреннего плача православных русских сердец об утрате миропомазанного защитника церкви, главы православного народа, — писал Карташев в своей замечательной книге «Воссоздание святой Руси». — Во всяком случае, нам не по пути с политиками, садистически забивающими колы в могилу православного царства. Но мы не впадаем и в апокалиптический пессимизм. Не останавливаемся на одной защитной позиции… Церковь не лишена средств для теократического влияния на жизнь. Она имеет для выполнения этой задачи новых союзников — силы общественности… Особенно ценно в этой новой симфонии Церкви с обществом то, что она сохраняет свою внешнюю и внутреннюю свободу — залог ее теократической силы. А наше время неотступно призывает Церковь к ее подлинно теократической интервенции в жгучие вопросы современности, со всей силой ее свободного от государственной зависимости авторитета».

Монархическая государственность. Рассмотрим понятие так называемой "симфонии" на три власти: царскую, церковную и земскую; в наибольшем виде такая "симфония" была осуществлена в допетровский период именно в Московской Руси. Вот такая православная монархия нам и нужна сегодня.

Образцом русской монархии является Московское Царство, мировоззрение Москвы-Третьего Рима, идеал Святой Руси, как великого независимого Государства, облеченного миссией быть столпом спасения и света для всех народов мира, ядром Вселенского Православия. Путь к восстановлению монархии на Руси должен лежать через московский, а не через Санкт-петербургский и не через киевский периоды нашей истории.

Реставрация монархии в России должна учитывать социальную ориентацию нашего общества, и в этом смысле советский опыт должен быть учтен самым тщательным образом (а не отброшен). Таким образом, грядущая русская монархия должна быть византийской, мессианской, народной и социальной.

Задача состоит в создании, сохранении и распространении верных идеалов и критериев Русской государственности. Известно выражение, что идеалы – как звезды, они недостижимы, но по ним мы определяем свой путь.

Ведь сохранение идеала Русской Православной Монархии – это и духовное знание о смысле мироздания, смысле истории и смысле жизни человека. Только православная монархия основана на этом знании, все остальные идеологии – слепы, а потому, в конечном счете – разрушительны.

Идеал Русской Православной Монархии важен и сегодня для верных прикладных государственно-политических критериев, таких, как:
– сословно-корпоративный служебный строй (исключающий власть денег и зависимых от них парламентских партий);
– самодостаточная, с тенденцией к автаркии многоукладная экономика (рентабельность которой определяется ее вкладом в общенациональное благо, а не олигархами или "непреложными мировыми законами", а рубль служит независимой национальной мерой ценностей без привязки к иностранной валюте);
– социальная обеспеченность и защищенность народа (некоторые видят в этом элементы т.н. "социализма", но это было достижимо в других странах, отчасти и в царской России уже в начале ХХ века, и без всякого социализма, без его материалистически-атеистической иерархии ценностей, уравниловки и тотального диктата);
– подлинная национальная система образования и культуры, воспитывающая зрячих граждан, понимающих свое место в государстве, место своего государства в перманентной Мировой войне и свою ответственность за оборону своего народа от атакующего мирового зла.

Всего этого здоровые политические силы могут добиться уже сейчас, ибо правящий слой РФ имеет другие цели и приоритеты. Только царю подается от Господа власть, сила, мужество и мудрость управлять своими подданными.

Пророческим апофеозом многих предреченных посланий прошлого становится именно восшествие на престол православного государя, как центральное событие всей планетарной истории, которое, вероятно, произойдет не в 2024 году, в чем так усердно пытались нас убедить, а значительно раньше.

Это то самое событие, к которому обращены различные прогнозы и предсказания, разделенные границами и столетиями, которому посвящены строки Откровения Иоанна Богослова и в которых грядущий православный царь описан как Агнец Божий. Теперь, основываясь на наших изысканиях, с определенной долей уверенности мы можем предположить, что на 23 сентября 2017 года придется поворотное событие в судьбах не только российских, но и всего грешнаго мира, знаковым преддверием которого по свидетельствам Авеля будет начало «зело престрашной войны», в которой России предстоит в одиночестве противостоять всему мировому злу. И по меркам тех, кто находится на вершине пирамиды мирового зла участь России предрешена, ведь даже те, кто казался союзником России, в последний момент подло предадут ее. Но даже и в этой, казалось бы, безвыходной ситуации не суждено России погибнуть, ведь за русским народом правда, а значит и Бог!

«Нужно твердо знать, что Россия – жребий Царицы Небесной, – свидетельствовал нам преподобный Лаврентий Черниговский, – и она о ней заботится, и сугубо о ней ходатайствует. Весь сонм святых русских с Богородицею просят пощадить Россию».

В роковой для Отечества час будет России явлен последний православный царь – помазанник, сохраненный Всевышним к концу дней. И не случайно посажен на царство он будет именно в России, чтобы возглавить русское воинство. В этом величайший промысел Божий, в этом богоизбранность русского народа. Его явление России станет той долгожданной переломной точкой на пике неравного противостояния всего «нового мирового порядка» и России, о чем еще в XVIII веке изрек монах Авель: «Бог медлит с помощью, но сказано, что подаст ее вскоре и воздвигнет рог спасения русского. И восстанет в изгнании из дома твоего князь великий, стоящий за сынов народа своего. Сей будет избранник Божий, и на главе его благословение. Он будет един и всем понятен, его учует самое сердце русское. Облик его будет державен и светел, и никто не речет: «Царь здесь или там», но «Это он». Воля народная покорится милости Божией, и он сам подтвердит свое призвание… Имя его трикратно суждено в истории российской. Пути бы иные сызнова были на русское горе…»

Действительно, не просто так Господь попустил иго на Руси, да еще и самое лютое. Это неминуемое наказание за предательство царя русского - Николая II, Богом данного, наказание за повсеместное отречение от веры, за массовое увлечение дворянства и аристократии старыми масонскими идеями и лозунгами типа "свободы, равенства, братства", потом идеями конституционной и ограниченной монархии, а потом уже и идеями ее окончательного свержения. Это наказание священства за то, что стали славить в храмах временное правительство, народа - за всемерную поддержку бесовской власти. «Быдло» возомнило, что свергнув царя, оно наконец таки, заживет счастливо. Зажило... Одним словом, Господь на 100 лет наказал Россию попустительством бесов у власти, чтобы народ на своей шкуре испытал все ее прелести.

Но народ и сейчас не желает думать своей головой, потому, что привык думать мозгами ТЕЛЬАвидения. А значит впереди еще одно и самое страшное испытание, которое поможет, наконец, народу очнуться от идеологической наркоты, которой столько лет его пичкали, вернуться в лоно церкви, прийти к соборному покаянию за то, что натворили в 1917 году и творили все эти 100 лет.

Для православного сознания со всей очевидностью предстает тот факт, что возвращение России к русской монаршей власти в среде господствующих либеральных элит, в системе тотального внутриполитического контроля хорошо завуалированных космополитических сил невозможен. Ни монархические партии, ни земские соборы, ни прочие национально ориентированные движения преодолеть агрессивную тоталитарную систему подавления русского национального сознания не способны.

Любые кандидаты от тех или иных политических партий, показавшиеся на политическом небосводе, неизбежно окажутся поглощены этой системой, либо будут устранены как представляющие хоть какую-нибудь угрозу. В такой ситуации любые потуги человеческие оказываются бессильными перед сложно сконструированным механизмом неолиберальных пут.

Превозмочь ее может лишь промысел Божий, чтобы чудесным образом возвести на престол всероссийский достойного мужа. Из содержания пророчеств становится ясно, что возведение на царский престол не будет связано ни с выборами, ни с референдумом, ни с иными так называемыми демократическими процедурами, имитирующими свободное волеизъявление граждан. На главе царя будет благословение свыше и возведен на престол он будет не Центризбиркомом, а Божьей волей! Помазанник лишь ожидает своего часа и явится "в скором времени в сиянии света и знамениях".

Монархия - единственная система власти, способная ослаблять давление сильных на слабых и богатых на бедных. Власть Монарха - единственная власть на земле, которую нельзя купить. Именно поэтому Самодержавие на протяжении более чем тысячелетия регулировало, примиряло и соглашало между собою всевозможные и зачастую разнонаправленные социальные силы в русском государстве. Все народы и народности, сословные и родовые интересы, аристократические и демократические принципы находили свое место, свой смысл, свою службу в многосложном политическом организме Русской монархии.

Государи выступали беспристрастными третейскими судьями, сдерживавшими аппетиты сильных и хитрых в их ненасытных стремлениях подмять, обмануть или обобрать нас с вами. Богатые стремятся обобрать средние классы, вогнав их в бедность, тем самым подчиняя себе. Беднота, чернь или иначе асоциальные элементы всегда с легкостью подкупаются богатыми в своих интересах. Среднее сословие можно сравнить с крепостью, осажденную богатыми и хитрыми, а Монарха - с войском, которое деблокирует крепость от этой изнурительной блокады.

Долго ли мы сможем продержаться в наших осажденных крепостях без Монархии? Именно, исходя из стремления к свободе от сильных и богатых, нам и нужна Монархия. Монархия выгодна средним слоям населения. Республика - богатым.
А пока у нас «ни Царя, ни закона», как говорили наши предки про власть богатых и хитрых.

Западный проект мироустройства себя исчерпал и на смену ему должен прийти качественно другой, исторически альтернативный – скорее всего, русский Православный Царь. Потому что наша очередь. Потому что мы это можем. И в тех задачах, которые сегодня формулирует и решает российское государство, есть признаки такого проекта. Как говорится, управлять может любой Президент, а умереть за свой народ может только Царь Православный от самого Бога!

Помолимся о грядущем Царе Православном! А за грядущим Православным Царём от самого Бога, русский народ пойдёт на любой Подвиг! Слава Богу!

Приступая к написанию этой статьи, автор ее, разумеется, отдавал себе отчет в том, что она едва ли будет способствовать его популярности в определенных (определенных патриотических) кругах. И, быть может, не стоило бы с ней торопиться, если бы не ряд фактов, уверенно указывающих на то, что вопросы, которым эта статья посвящена, становятся все более актуальным. Точнее — все более опасными. .

Относительно недавно в сети (и не только) стали все чаще появляться материалы, которые в той или иной форме содержат идею, которую можно было бы назвать идеей "царской непогрешимости", или же царебожничеством. Сейчас данное мiровоззрение постепенно оформляется в более-менее логичную (разумеется, по своему) систему. Пока еще она не обрела таких видных и «раскрученных» апологетов и пропагандистов, как идеологии "православного" сталинизма или "русского" язычества, однако в скором времени это, вероятно, произойдет. Основные же положения данной схемы таковы:

1) Монархия является единственной богоустановленной и угодной Богу формой власти.
2) Соответственно, кто не монархист, тот не православный.
3) Верность Православию невозможна без верности Монарху. Отсюда верность Монарху является главным фактором, определяющим верность Православию.
4) Монарх (Царь, князь) получает при венчании на царство благодатные дары Св. Духа, необходимые для прохождения сего высочайшего царского служения. Помышляющие иначе — еретики.
5) В силу этого, воля Монарха есть воля Божия. Только носителю монаршего звания, вдохновляемому Духом Святым, виден верный путь государства и народа. И даже если он совершает что-либо явно вредное, то и это соответствует Божиему замыслу и неподсудно разуму какого-либо другого человека, тем более — подданного. В крайней своей степени это воззрение вытекает в следующий тезис:
6) Все, исходящее от Монарха — благо и имеет божественную санкцию. Все, идущее вразрез с монаршим мнением или делом — зло.

Данное мiровоззрение, доведенное до статуса категорической догмы, в самом скором времени может превратиться в угрозу Православию и Православному монархизму. Более того: уже поступают сигналы, что данная система взглядов привлекла внимание определенных заинтересованных кругов. Что, в свою очередь, может привести в скором времени к ее относительно масштабной разработке и пропаганде. С весьма печальными последствиями для дела Русского Возрождения.

У многих, быть может, уже возникает вопрос: а что же плохого в этих взглядах? Разве это не Православный Монархизм — ну, разве что, чуть более радикальный? Действительно, большинство из вышеприведенных тезисов верно. Даже более того — там нет ни одного вполне неверного принципа; есть лишь некоторые перегибы и слишком уж простые, примитивные обобщения. В этом смысле данное мiровоззрение, безусловно, является более тонким и внешне схожим с собственно православно-монархическим и национально-русским, чем «православный» сталинизм или, тем более, псевдорусское язычество. Но именно поэтому оно является и весьма опасным; ибо за кажущейся «ревностью» о чистоте Веры скрывается в сущности чуждая Православию по своей духовной природе концепция, которая может принести нам в обозримом будущем множество бед.

«ДЕТИ! ХРАНИТЕ СЕБЯ ОТ ИДОЛОВ. АМИНЬ» (1 ИН. 5:21)

К сожалению, мы, ныне живущие православные христиане, нередко забываем о том, каков глубинный смысл апостольских слов, вынесенных в заглавие настоящего раздела. Казалось бы, чего непонятного! О поклонении пням и деревьям, ясно, и говорить не стоит. Понятно, что нельзя есть, например, идоложертвенное — какой-нибудь кришнаитский прасад, иудейскую мацу и т.п. Но все это — частности, за которыми мы порой забываем принципиальную суть данной нам Богом заповеди: не поклоняйтесь идолам — не подменяйте тварью Творца! Идолопоклонство начинается там, где место Бога-Творца занимает тварь.

В основе своей христианская система ценностей строится на одной ясной идее: единственной Абсолютной Ценностью является Христос Бог. Христос — центр и смысл нашего бытия, «путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6). Христианская жизнь (как минимум, в идеале) есть жизнь во Христе и для Христа. Все же прочие ценности являются более или менее значимыми лишь относительно Бога. Всякая личность и всякий вообще феномен обладает по определению обусловленной ценностью. И эта обусловленная ценность определяется волей Божией об этой личности или об этом предмете и, в случае личности, наделенной свободной волей, определяется также тем, насколько воля этой личности соответствует Божиему о ней замыслу.

Соответственно, всякая попытка утвердить некую абсолютную ценность помимо Бога есть, в сущности, не что иное, как грех впадения в идолопоклонство, подмена Творца тварью.

При этом нужно помнить, однако же, что утверждение такого идола — ложной "абсолютной ценности", часто совершается под маской исповедания Христианства, и даже более того — под маской ревности о чистоте Христовой веры. Наиболее ярким историческим примером этого является идеология папизма, окончательно оформившаяся в латинский лжедогмат о "непогрешимости пап" в 1870 г. на I Ватиканском соборе. Формально папистская идеология не отрицает того, что для христианского сознания единственной Абсолютной Ценностью может быть только Бог. Но при этом между Богом и человечеством воздвигается некое передаточное звено — папа. Он незаменим и подотчетен только Богу, он — мнимый Его наместник на земле. В силу этого, между волей папы и Божией волей устанавливается тождество, и де-факто в ценностной системе латинства Абсолютной Ценностью становится именно папа. Теоретически же данное очевидное по духу идолопоклонство смягчается тезисом, что папа не подменяет Бога, а лишь является единственным полноправным и непогрешимым Его посланником на земле, абсолютным проводником Его воли.

Примеры такого рода духовного повреждения христианского сознания хорошо знакомы всякому, пребывающему в лоне РПЦ МП или соприкасавшемуся с церковной жизнью Московской Патриархии. Хотя во всех или почти всех изданиях Закона Божия пишется о том, что в Православии нет понятия некой личной непогрешимости епископа или Патриарха , на деле папистское мiровоззрение уже весьма крепко укоренилось в сознании чад МП.

Сколько раз приходилось слышать о том, что нам, дескать, нашим грешным умом не понять, почему это Владыки молятся с еретиками или творят какие иные непотребства. Мол, они архиереи, на них благодать Св. Духа, они ведут Церковь верным путем, а мы просто по своей грешной ничтожности этого не понимаем. Кто мы, мол, такие, чтоб о многотрудных патриарших делах рассуждать, не обладая всей полнотой информации и не неся тяжкое бремя ответственности? Тем самым Патриарху и епископату вообще усвояется свойство непогрешимости, и по сути именно приверженность Патриарху и Синоду становится здесь абсолютной ценностью.

Ныне же, к величайшему сожалению, мы начинаем видеть подобные тенденции среди части монархистов. Как и в случае с отношением к папе в латинстве или отношением многих чад МП к своим епископам, отправная точка их рассуждений была в сущности верной. Если первые обосновано считали епископа (в том числе и епископа города Рима, то есть папу), носителем особых даров Св. Духа, преподанных ему через хиротонию, то вторые справедливо видят в Царях также носителей Божественного Помазания, ведущего их на путях царского служения. Корень же проблемы заключается в том, что это верное изначальное утверждение усиливается до крайней степени — и сводится к абсурду. Благодатные дары Духа Святаго рассматриваются как гарантия непогрешимости, а самая личность их носителя и его воля — воля Царя или папы — приобретает характер абсолютный, высший, а вернее всего сказать, Божественный.

В этом смысле достаточно характерным примером является точка зрения , которую в свое время высказал кириллист Чавчавадзе в полемике с М. В. Назаровым, пытаясь оправдать все нарушения законов и присяги Великим Князем Кириллом Владимiровичем:

«"Да, мы утверждаем!" — вновь восклицаю я. — Члена Императорской Фамилии нельзя лишить прав престолонаследия, ЧТО БЫ ОН НИ НАТВОРИЛ».

Что бы ни творил кто-либо из Великих Князей, а прав на Престол его это лишить не может… Впрочем, о кириллистах говорить в контексте данной статьи особенно подробно не стоит, ибо самый их монархизм таковым мы можем считать лишь в высшей степени условно. Печально, однако же, что подобные идеи, и даже в еще более яркой форме, возникают в среде собственно монархической.

Так, автору этих строк не раз уже приходилось сталкиваться со следующим мнением: Петр I — не только великий Государь, но и почти святой или даже святой. Когда же приводишь документированные и хорошо известные примеры его явно неправославных художеств, то слышишь в ответ вещи совсем невероятные. Например, один субъект заявил, что петровский "всешутейший собор" и прочие петровские оргии были ничем иным как "совершением подвига юродства"! (Прости, Господи!) То есть, если человек пьянствует и блудит (в том числе и содомски), то он грешник. А если он при этом еще и кадит серой и надевает латинскую сутану, то он юродивый…

Такой уродливый выверт сознания является как раз следствием усвоенного в качестве абсолютного принципа тезиса, что все, идущее от Царя — благо. Другой ярый супермонархист, глядя куда-то поверх моей головы маленькими горящими глазками, наставлял меня примерно так: «Все равно, ты не можешь судить Петра. Ведь он же Помазанник Божий, значит, он так видел свое служение, так ему Господь открывал…». Монарх и монаршая воля превращаются в абсолютную ценность. По сути дела, Царь в этой мiровоззренческой концепции подменяет собой Христа, ибо во всем и во вся подчиняться нужно уже не Христу и Его Церкви, а Царю.

В сущности, в данном случае мы имеем дело ни с чем иным как с языческой (не христианской!) сакрализацией власти. Такого рода понимание священной природы власти — как правило, власти монархической — типично для языческих традиций, и наиболее яркий и хронологически близкий к нам пример мы находим в традиции дальневосточного пантеизма. Фигура Императора (например, в Китае или Японии) имеет божественный статус; японский Император-Тэнно — живой бог для своих подданных. И потому служить ему и выполнять его волю нужно только потому что он — божество. Стало быть, и воля его не может быть плохой, ибо самый нравственный критерий здесь как раз и определяется волевым решением этого мнимого божества.

Кстати, проблема сергианства — воззрения вполне антимонархического — коренится как раз в таком языческом (в сущности) понимании священной природы власти. Превратно толкуя апостольские слова, знаменитая Декларация 1927 г. провозгласила, что всякая власть в принципе есть институт богоустановленный и потому священный, имеющий Божественную санкцию на всякое свое деяние. Это же языческое мышление мы видим у тех, кого можно по справедливости назвать царебожниками. К сожалению, невозможно не признать, что данный термин достаточно точно отражает подразумеваемое под ним явление.

В отличие от языческого понимания сакральной природы власти, христианский взгляд принципиально отличается вышеназванной обусловленностью ее священной природы верностью Христу. Таким же образом именно христианский характер власти и является главной причиной преданности ей подданных. В свое время это замечательно точно определил Митрополит Антоний (Храповицкий): «моя верность царю обусловлена его верностью Христу» . Задолго до него Прп. Иосиф Волоцкий писал в своем "Просветителе":

«Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи… злее же всего — неверие и хула, — такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель… И ты не слушай царя или князя, склоняющего тебя к нечестию или лукавству, даже если он будет мучить тебя или угрожать смертью».

К сожалению, об этом-то нередко забывают многие нынешние монархисты, и вот уже каждый Царь, независимо от своего поведения и духовного состояния, становится в их глазах даже не просто святым, но совершенно безгрешным. Следующим характерным этапом развития этого взгляда является формирование представления о России до 1917 г. как о неком земном небе — не просто Православной Империи, но прямо-таки Божием Царстве на земле. Что ж! Немало людей (и, к сожалению, немало русских патриотов-монархистов) обитает в неком иллюзорном ностальгическом мiре. Быть может, в какой-то момент это даже нормально, в некоторых случаях необходимо в полемике с хулителями. Но нужно понимать, что с такого рода фантомной засоренностью крайне опасно приступать к решению реальных проблем. Тому, к чему это приводит, посвящен следующий раздел…

ЦАРЕБОЖНИЧЕСТВО КАК ПРИЧИНА ХУЛЫ НА НОВОМУЧЕНИКОВ

Относительно недавно все чаще стали мелькать на страницах патриотической печати статьи, в которых прямо объявляется о том, что многие, если не все, Свв. Новомученики и Исповедники XX столетия были на самом деле не святыми, а анафематствованными предателями Богоданного Царя. Ярчайший пример такого рода публицистики представляет собой труд набирающего известность А. Стадника "О духовных причинах разрушения Русского Царства", который не так давно был опубликован на сайте "Руси Православной" (редакция которой, по собственному признанию, сделала сие не без «долгих раздумий»). И свт. Тихон, Патриарх Всероссийский, и свщмч. Владимiр Киевский для г-на Стадника — «еретики-цареборцы» и «попы-революционеры». По его мнению, на них, а также и на многих других святых XX столетия якобы пребывает анафема за ересь цареборчества, а сами они не только не святы, но и вообще погибли вне духовного единства с Церковью.

Подобные воззрения сейчас начинают относительно широко распространяться. Уже встречаются заявления, что, мол, наследники «февральских цареборцев» канонизировали своих предшественников. Суть же еретического, обрушивающего на них анафему, поступка русских святителей и священников определяют таким образом: они не высказались однозначно в поддержку Государя Императора. Не встали на защиту единственно богоугодного государственного строя — православной симфонии властей, духовной и царской. И потому они — и свт. Тихон, Патриарх Всероссийский, и свщмч. Владимiр, митрополит Киевский, и митрополит Антоний (Храповицкий), и многие другие — «еретики-цареборцы».

По внешности, схема выглядит логично: на защиту Царя не встали? Не встали. О православной симфонии властей и необходимости защиты монархии не заявили? Не заявили. Значит, "еретики". Очевидно, именно такая стоеросовая "логичность" г-на Стадника подкупает и других его сторонников. Однако логичной такая схема остается только в отрыве от целого ряда фактов, о которых хулители Новомучеников не упоминают.

Во-первых, для того чтобы признать того или иного христианина еретиком, необходимо, чтобы он сознательно исповедовал ересь. В данном случае — сознательно отвергал православное учение о Царской власти. Однако даже в печально знаменитом постановлении Святейшего Синода с легитимацией Февральской революции мы заявлений подобного рода не находим. Да и не подписал бы откровенно антимонархического текста тот же свщмч. Владимiр, утверждавший, что «священник не монархист не достоин стоять у святого престола…».

Во-вторых, необходимо понимать и то, что синодальные архиереи в феврале 1917 г. едва ли располагали всей необходимой информацией о том, как именно и при каких обстоятельствах был подписан текст так называемого "отречения". И в силу этого самое это отречение и выглядело как решение царское, как царская воля — и логично вставал вопрос о том, допустимо ли ей сопротивляться.

В-третьих, в феврале 1917 г. республика в России еще не была провозглашена; официально форма правления вообще никак не оговаривалась. Монархия еще могла быть восстановлена — ведь и передачу власти Государем брату, и решение об определении государственного строя Империи на Учредительном собрании (уже в соответствии с заявлением Великого Князя Михаила Александровича) можно было трактовать почти как монаршую волю (оставляем сейчас в стороне незаконность этих обоих решений, в чем далеко не все архиереи разбирались).

Однако же, и такое оправдательное толкование поведения архиереев во время февральских событий кое в чем не выдерживает критики. Хотя говорить о том, что православные архипастыри, многие из которых потом сподобились венцов мучеников и исповедников, сознательно стали на путь цареборчества, нельзя, — невозможно также отрицать и другого: тогда, в феврале 1917 г., ни один архиерей не заявил открыто и ясно о необходимости сохранения Православного Самодержавия. Никто не встал открыто на защиту православной церковно-государственной симфонии. И это, безусловно, сделало православное духовенство Империи сопричастным греху предательства Царя, цареотступничества. Но прежде чем метать в них анафемы (для чего, как указано выше, нет достаточных канонических оснований), нужно ответить на вопрос: а почему никто не встал на защиту симфонии?

Ответ этот очевиден, хотя и неприятен: к 1917 г. православной церковно-государственной симфонии властей, в той форме, как она существовала в Византии и Московской Руси, как она мыслилась свв. Отцами, в Российской Империи не было. Многие элементы ее сохранялись, дух этой симфонии в государственной политике России при лучших ее Императорах (таких, как св. Царь Николай II, или Павел I) присутствовал, но симфонии как идеологии, находящей свое выражение в ряде определенных церковно-государственных институтов, в Империи просто не было. И именно поэтому на защиту симфонии Православного Священства и Царства поднялось так мало защитников.

Отталкиваясь от этого явно апостасийного духа, особенно ярко проявившегося на начальном этапе петербургского периода истории, и появляются перегибы в другую сторону. Одной из главных причин, способствовавших появлению и развитию идеологии царебожничества, является, без сомнения, отсутствие христиански трезвого понимания русской истории. Цареборчество, которое действительно ярко выявится в 1917 г. и в последующем станет составляющей официальной идеологии руководства Московской Патриархии, в основе своей есть не просто отрицание Божественного характера царской власти. Это именно отрицание Православной Монархии как высшей формы государственного развития, отрицание православного учения о симфонии властей. И в этом смысле ересь цареборчества появилась не в XX веке и не в XIX-м. Корень ее находится в XVII столетии, а первые яркие всходы можно было увидеть в канун петровских погромных реформ.

Димитрий Саввин
(октябрь 2008)