Контакты
Главная / Утепление и звукоизоляция

Лев шестов философия кратко. Лев Шестов: философия. Духовные поиски писателей Серебряного века

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. Биография

Лев Шестов (Иегуда Лейб Исаакович Шварцеман) родился 31 января (13 февраля) 1866 года в Киеве, умер 20 ноября 1938 года в Париже от старческого туберкулеза, - русский религиозный философ, литературный критик.

Родился в семье крупного фабриканта, купца Исаака Моисеевича Шварцмана. Располагавшееся на Подоле «Товарищество Ис. Шварцман» с миллионным оборотом было известно качеством закупаемой им английской материи. Отец был большим знатоком древней еврейской письменности, читал свободно древнееврейские книги, ходил в синагогу, но был тем, кого евреи называют «эпикойрес» -- свободомыслящим. Было время, когда его хотели даже исключить из синагоги за профанацию святого места и за кощунственные выпады. Но при всем своем свободомыслии он бывало говорил: -- Все-таки, когда в торжественный праздник проносят по синагоге свитки Торы, я их целую. Шестов любил выслушивать из уст отца старинные легенды и поверья. Отец взял к детям, скорее по традиционной привычке, учителя древнееврейского языка, но Шестов впоследствии этот язык совершенно забыл. У Л.И. Шестова были два младших брата и четыре сестры.

Учился в Киевской 3-й гимназии, но был вынужден перевестись в Москву. В 1884 поступил на физико-математический факультет Московского университета, затем перевелся на юридический факультет, семестр обучался в Берлине, окончил университет в Киеве (1889) со званием кандидата права в 1889 году. Докторская диссертация «О положении рабочего класса в России» прошла в Киевском университете. Но для того, чтобы ее напечатать, Шестов должен был послать ее в Московский цензурный комитет. Этот комитет не только не дал разрешения на напечатание рукописи, но реквизировал ее. «Если бы эта книга увидела свет, в России произошла бы революция», заявил удивленному автору суровый цензор.

Несколько лет Шестов жил в Киеве, где работал в деле отца, одновременно интенсивно занимаясь литературой и философией. Однако совмещать бизнес и философию оказалось нелегко. В 1895 г. Шестов тяжело заболел (нервное расстройство), а в следующем году уехал за границу для лечения. В дальнейшем коммерческое предприятие отца станет для мыслителя своего рода семейным проклятием: он неоднократно ещё будет вынужден отрываться от семьи, друзей, любимой работы и мчаться в Киев, чтобы навести порядок в делах фирмы, расшатанных стареющим отцом и безалаберными младшими братьями.

В 1896 году в Риме Шестов женился на Анне Елеазаровне Березовской, которая в это время изучала медицину (венеролог); через два года они вместе переехали в Берн, а в 1898 году вернулись в Россию.

Февральская революция особенного восторга у Шестова не вызвала, хотя философ всегда был противником самодержавия. В 1920 г. Лев Шестов с семьёй покинул Советскую Россию и обосновался во Франции, где и жил до своей смерти. 19 ноября 1938 г. Лев Шестов скончался в Париже, в клинике на ул. Буало.

Дочери -- Татьяна (1897) и Наталья (1900).

2. Творчество

Первые статьи: Большая статья о появившейся в то время большой книге Вл. Соловьева «Оправдание добра». В газете «Киевское Слово» от 22 февраля 1895 г. статья «Георг Брандес о Гамлете», подписанная буквами Л. Ш. Она послужила в дальнейшем началом большого труда о Шекспире.

В 1890-95 публикует статьи по социально-экономическим вопросам.

В сер.1890-х гг. посвящает себя занятию литературно-философским трудом.

В творчестве Шестова, обращенном к Св.Писанию, пронизанном «проклятыми вопросами» русской литературы, различают два основных этапа: литературно-критический (до 1911) и собственно философский. Своим «первым учителем философии» называл Шекспира. Сочинение «Шекспир и его критик Брандес» (1898) - философский дебют Шестова. Сквозными проблемами творчества Шестова становятся: ограниченность и недостаточность научного познания как средства «ориентировки» человека в мире; недоверие к «общим идеям», «системам», «мировоззрениям», заслоняющим от наших глаз реальную действительность во всей ее красоте и всем многообразии; выдвижение на первый план индивидуальной человеческой жизни с ее проблематичностью, а подчас и трагичностью. В частности, в произведении «Шекспир и его критик Брандес» он на примере героев шекспировских трагедий («Макбет», «Отелло») пытается показать несостоятельность нравственного закона, универсальных нравственных норм. В числе прочего, он показывает тип человека-бунтаря, которому нечего более терять кроме своей жизни, и именно поэтому он готов ещё побороться. Решающее влияние на него оказал Ницше, которому посвящены книги «Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше» (1900), «Достоевский и Ницше» (1903, Ее перевели на восемь языков, среди которых был даже китайский.), принесшие автору известность. Шестов был захвачен личностью «безумного мыслителя», который один на один со страшной болезнью искал Бога за пределами морали и культуры.

3. Письмо Шестова Фондану (воспоминания Германа Ловцкого)

«В это время я читал Канта, Шекспира и Библию. Я сейчас же почувствовал себя противником Канта. Шекспир же меня перевернул так, что я потерял сон. И вот однажды я прочитал в одном русском журнале несколько глав Брандеса в переводе, посвященных Шекспиру. Я пришел в бешенство. Несколько позже, находясь в Европе, я читал Ницше. Я чувствовал, что в нем мир совершенно опрокидывался. Я не могу передать впечатление, которое он произвел на меня.

Сначала я прочел «По ту сторону Добра и Зла», но я не очень-то ее понял, вероятно из-за афористической формы… Требовалось время, чтобы я ее ухватил. Затем была «Генеология Морали». Я начал читать в 8 часов вечера и кончил только в 2 часа ночи. Книга меня взволновала, возмутила все во мне. Я не мог заснуть и искал аргументов, чтобы противостоять этой мысли ужасной, безжалостной... Конечно, Природа жестока, безразлична. Несомненно она убивает хладнокровно, неумолимо. Но мысль ведь не Природа. Нет никаких оснований, чтобы она намеревалась также убивать слабых, подталкивать их, дабы помочь Природе в ее страшном деле. Я был вне себя... В этот момент я совершенно не знал Ницше. Я ничего не знал о его жизни. Затем, однажды, кажется в издании Брокгауза, я прочитал заметку о его биографии. Он также был из тех, с которыми Природа расправилась жестоко, неумолимо: она нашла его слабым и толкнула его. В этот день я понял.

Все еще будучи за границей, я однажды увидел в витрине книгу Брандеса о Шекспире. Я ее покупаю, читаю и гнев снова распаляется во мне. Брандес был тогда крупной личностью. Он открыл Ницше, он поддерживал связь со Стюарт Миллем и т. д... Но это был род «под-Тэна», маленький Тэн, конечно, не лишенный некоторого таланта. Но читал он, не углубляясь, и скользил по поверхности вещей. «Мы чувствуем с Гамлетом», «мы испытываем с Шекспиром» и т.д. и т.д. ... Словом, Шекспир не мешал ему спать.

В моей книге «Шекспир и его критик Брандес» я еще стоял на точке зрения морали, которую оставил несколько времени спустя. Но эта точка зрения достигла уже того градуса, что можно было предвидеть, что «рамы начинают рушиться». Вы помните строки: «Пала связь времен, зачем же я связать ее рожден» *). Я тогда пытался восстановить эту связь, но только позже я понял, что надлежит оставить время вне связи. Пусть оно разлетится в куски. Не стоит говорить, что в этом надоумил меня Брандес, он был далек от такой проблемы

Когда после этой книги, я захотел возвратиться к Ницше и особенно к его биографии, я понял, что с моими моральными проблемами я никогда бы не смог к нему приступиться. Моральная проблема не выдерживает столкновения с Ницше. Для Брандеса трагедия Шекспира была развлечением, наслаждением искусством, и против такой установки я был вынужден защититься эпиграфом из Ницше: «Я ненавижу всех читающих бездельников».

Можно сказать, что с этого момента Тема богоискательства становится главной для Шестова. Его творчество теперь теоцентрично: Бог, о котором пишет Шестов, - не абстрактный «Бог философов», а живой «Бог Авраама, Исаака, Иакова». Слова: «Ницше открыл путь. Нужно искать того, что выше… добра, нужно искать Бога» - выражают суть философской позиции Шестова и приложимы ко всему его творчеству.

Шестов участвовал в работе религиозно-философских собраний, сотрудничал в журнале «мир искусства», состоял (с 1915) членом московского психологического общества. В России опубликованы книги «Апофеоз беспочвенности» (1905), «Великие кануны» (1912). Не приняв революции 1917, Шестов эмигрировал во Францию (1920). В 1922-37 преподавал в Сорбонне историю философии, читал курсы о Вл. Соловьеве, Достоевском, Толстом, Паскале, Кьеркегоре. В Европе изданы наиболее значительные произведения Шестова: «Власть ключей»(1923), «На весах Иова» (1929), «Киркегард и экзистенциальная философия» (1939), «Афины и Иерусалим»(1951), «Умозрение и откровение» (1964), «Только верою» (1966).

4. Философия

Л.И. Шестов определял свою философию как экзистенциальную: в центре ее стоит существование одинокого человеческого Я, не желающего сливаться с «единым», стремящееся отстоять свое право на индивидуальность, на уникальное личностное видение окружающего мира. Свобода личности - внутренняя и внешняя, духовная и политическая, - полагается философом в качестве высшей ценности, основы подлинного существования. Религиозная вера в его творчестве выступает как высшая степень освобождения человека от власти «самоочевидных истин», от власти «всеемства», как прорыв в область абсолютной свободы. «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства».

Человеческое Я.

Разум человека - эмбрион, которому следует развиваться.

Человек ищет свободы. Он рвется к богам и божественному, хотя он о богах и божественном ничего «не знает», или, если хотите, потому что _ничего не знает. О богах и знать ничего не нужно. Достаточно только слышать, что они зовут тебя к себе, в ту горнюю область, в которой царит свобода, где свободные царствуют. И первый шаг к богам - это готовность преодолеть хотя бы мысленно ту тяжесть, то тяготение к центру, почве, к постоянному и устойчивому, с которым люди так сжились, что видят в этом не только свою природу, но и природу всего живого. Нет законов над человеком. Все для него: и закон, и суббота. ОН мера вещей, он призван законодательствовать, как неограниченный монарх, и всякому положению вправе противопоставить положение прямо противоположное.

Основная черта каждого человека есть непостоянство, и привилегией непостоянства он больше всего дорожит: непостоянство ведь есть жизнь и свобода. Но для других непостоянство в ближнем совершенно невыносимо. И даже для самого человека его непостоянство - самое опасное свойство. Все упражнения, все воспитание «души» сводится к тому, чтобы привить себе такие навыки, создать себе то, что называется характером. Даже искусство требует школы. Чтоб стать виртуозом, нужно ограничить свои интересы только одной какой-нибудь областью, т.е. воспитать в себе постоянство. И все люди, волей-неволей, становятся в большей или меньшей степени специалистами, т.е. отказываются от многого, чтобы добиться малого и хоть как-нибудь просуществовать. «Познание себя» сводится к тому, чтоб, игнорируя, подавляя в себе все непостоянное, свободное, изначально божественное, подчинить себя исторически создавшимся правилам и масштабам, так что «познай самого себя», вопреки древним, есть вовсе не заповедь Бога.

Проблемы теории познания.

В человеке вкоренилась привычка добиваться не столько истины, сколько объяснений, появился своеобразный вкус, неистребимая автономная потребность, которые стали пафосом философского творчества, как пафосом религиозного творчества является стремление во что бы то ни стало примирить человека с уготовленной ему богами судьбой. Объяснить мир хотят одни, оправдать другие. Но и те, и другие свои объяснения и примирения достигают одним способом: обобщением наблюдаемых отдельных явлений в общие законы. Иными словами, узнавши кое-что, люди решают, что они уже очень много знают, что они уже почти все, даже просто все знают, что у них есть общие положения, которые дают возможность ориентироваться в загадочном и сложном разнообразии действительной жизни. Они создают себе априорные положения, служащие основой и являющиеся результатом дискурсивного мышления. Дискурсивное мышление существует только для того, чтобы человек имел иллюзию совершенного знания. На самом деле, отвлеченные понятия не только не дают познания действительности, но, наоборот, от действительности уводят. Действительность иррациональна, абсолютно непознаваема, и наша наука есть только идеальное незнание жизни.

Философия религиозного экзистенциализма

Человек поддался искушению, вкусил от запретных плодов, глаза его открылись и он стал знающим. Что ему открылось? Что он узнал? Открылось ему то, что открылось греческим философам и индусским мудрецам: Божественное «добро зело» не оправдало себя - в сотворенном мире не все добро, в сотворенном мире - и именно потому, что он сотворен, - не может не быть зла, притом много зла и зла нестерпимого. Об этом свидетельствует с непререкаемой очевидностью все, что нас окружает - непосредственные данные сознания; и тот, кто глядит на мир с «открытыми глазами», тот, кто «знает», иначе об этом судить не может. С того момента, когда человек стал «знающим», иначе говоря, вместе со «знанием» вошел в мир грех, а за грехом и зло. Так по Библии.

Разум жадно стремится отдать человека во власть необходимости, и свободный акт творения, о котором рассказано в Писании, не только не удовлетворяет его, но раздражает, тревожит и пугает. Он предпочитает отдать себя во власть необходимости, с ее вечными всеобщими и неизменными принципами, чем вверится своему Творцу. Так было с нашим праотцем, соблазнившимся или завороженным словами искусителя, так продолжает быть и с нами. Аристотель двадцать веков тому назад, Спиноза, Кант и Гегель в новое врем безудержно стремятся отдать себя и человечество во власть необходимости. И даже не подозревают, что в этом величайшее падение - в гнозисе они видят не гибель, а спасение души.

Веру, определяющую собой отношение твари к Творцу и знаменовавшую собой ничем не ограниченную свободу и беспредельные возможности, мы променяли на знание, на рабскую зависимость от мертвых и мертвящих вечных принципов. Можно ли придумать более страшное и роковое падение?

Первый человек испугался ничем не ограниченной воли Творца, увидел в ней столь страшный для нас «произвол» и стал искать защиты от Бога в познании, которое, как ему внушил искуситель, равняло его с Богом, т.е. ставило его и Бога в равную значимость от вечных, несотворенных истин, раскрывая единство человеческой и божественной природы. И это «знание» расплющило, раздавило его сознание, вбив его в плоскость ограниченных возможностей, которыми теперь для него определяется и его земная, и его вечная судьба. Так изображает Писание «падение» человека. И только вера… может свалить с нас непомерную тяжесть первородного греха, дать нам возможность вновь выпрямиться, «встать».

…Весь смысл веры, самая ее сущность в том и состоит, что она разрывает, и не с тем или другим определенным авторитетом, а с самой идеей об авторитете. И в этом превращении, таком неожиданном, так мало входившем в расчеты и надежды человека, происходящее с ним, не то что помимо, а прямо против его воли, и есть великое чудо веры, представляющееся абсолютно невозможным для тех, кто не испытал его. Хоть какая-нибудь опора, какой-нибудь авторитет, какой-нибудь критерий - нельзя же сразу, совсем порывать с тем, на чем мы выросли и с чем мы так срослись духовно. Человек вдруг начинает чувствовать, что никакой опоры, никакой подпоры не нужно. Безумный страх, охватывающий человека при первом чувстве, что почва у него уплыла из-под ног - проходит. Привычка к подпоре есть, как будто, наша вторая, нет, не вторая, а первая природа, с которой мы так связаны, точно она обусловливала собой самую возможность существования нашего, есть только привычка.

От всякой попытки прикоснуться щупальцами разума к вере - вера гибнет. Она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей властью ни с кем. И вопрос ставится именно так - либо разум, либо вера.

Противоположное понятие греху есть не добродетель, а свобода. Свобода от всех страхов, свобода от принуждения. Противоположное понятие греху есть вера.

Только вера, не считающаяся ни с чем, ничего не «знающая» и знать не желающая, - только вера может быть источником сотворенных Богом истин. Вера не спрашивает, не вопрошает, не оглядывается. Вера только взывает к тому, по воле которого все, что есть, есть. И если умозрительная философия исходит из данного и самоочевидностей и принимает их как необходимое, то философия экзистенциальная через веру преодолевает все необходимости. «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие, и пошел, сам не зная, куда идет». Чтобы прийти в обетованную землю, не нужно знание, для знающего человека обетованная земля не существует. Обетованная земля там, куда пришел верующий, она стала обетованной, потому что туда пришел верующий: несомненно - потому что невозможно.

Вера не есть «доверие» к облегченным разумом невидимым истинам, она не есть и доверие к возвещенным наставникам или св. книгами правилам жизни. Такая вера есть только менее совершенное познание и свидетельствует о том же падении человека, что и третий род познания Спинозы или несотворенные истины Лейбница. Если Бог значит, что нет ничего невозможного, то вера значит, что наступил конец необходимости и всем порожденным необходимостью каменным «ты должен». Нет истин, занимается заря свободы: Слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый. И нет греха: Бог принял его на себя и истребил его и все зло, которое с грехом вошло в мир. Умозрительная философия «объясняет» зло, но объясненное зло не только сохраняется, оно оправдывается в своей необходимости, приемлется и превращается в вечное начало. Экзистенциальная философия выходит за пределы «объяснений», экзистенциальная философия в «объяснениях» видит своего злейшего врага. Зло нельзя объяснять, зло нельзя «принимать» и договариваться с ним, как нельзя принимать грех и договариваться с грехом: зло можно и нужно только истреблять.

4. Философия истории

Что еще важно отметить? Это связано с историей.

Дух человеческий вовсе не развивается во времени. Или еще лучше: он когда развивается, а когда и не развивается. Если мы сравним 19 век по Р.Х. с 8 веком до Р.Х., то можем сказать, что в религиозном отношении люди пошли вспять. Есть у нас псалмопевцы, как царь Давид, есть у нас мудрецы, подобные царю Соломону, есть у нас пророки, как Исайя? Зовите хоть сотню Гегелей - они ничего не поделают с этим обстоятельством… Стало быть, применять общую формулу Гегеля тут безусловно нельзя. Дух дышит, где хочет, и время ему не указ.

История должна быть изображением того, что было. Там, где можно усмотреть связь событий - попытаемся найти ее. Но мы должны быть готовы увидеть и отсутствие связи, разрыв цепи. Знаю, что это трудно, знаю, что это сопряжено с великим, с величайшим риском.

Одним кажется, что они делают великое дело, спасают человечество, другие вообще ни о чем не думают: просто приспособляются к новым условиям существования, принимая в соображение лишь собственные интересы сегодняшнего дня. Что будет завтра - им все равно, они не верят в завтра, как не помнят, что было вчера. Таких людей в России, как, впрочем, и везде, огромное, подавляющее большинство. И, как это ни странно на первый взгляд, они, эти люди сегодняшнего дня, всецело погруженные в свои мелкие, ничтожные интересы, творят историю; в их руках будущее России, будущее человечества и всего мира.

Россия спасает Европу - в этом глубоко убеждены все «идейные» защитники большевизма. И спасет именно потому, что в противоположность Европе она верит в магическое действие слова. Как это ни странно, но большевики, фанатически исповедующие материализм, на самом деле являются самыми наивными идеалистами. Для них реальные условия человеческой жизни не существуют. Они убеждены, что слово имеет сверхъестественную силу. По слову все сделается - нужно только безбоязненно и смело ввериться слову. И они вверились. Декреты сыплются тысячами. И если режим Николая I, равно как большинства его предшественников и преемников, заслуживает по всей справедливости название непросвещенного деспотизма, то с еще большим правом можно охарактеризовать этим словом режим большевиков. Это деспотизм, причем - усиленно подчеркиваю, - деспотизм непросвещенный.

Здесь, в Европе, да отчасти и в России многие склонны думать, что большевизм есть некоторое новаторство и даже огромное новаторство. Это ошибка, большевизм ничего не сумел создать и ничего не создаст: в этом его тягчайший грех пред Россией и пред всем миром. Большевизм не создает, а живет тем, что было до нег создано.

И интеллигенция русская и русский народ слишком погружены в заботы о Граде Небесном, а о земных интересах не умеют, и, главное, не любят думать. Русскому крестьянину и русскому рабочему, даже русскому образованному человеку прежде всего нужно было получить звание гражданина. Нужно было ему внушить сознание, что он не раб, над которым издевается всякий кому не лень, что у него есть права, священные права, которые он сам и всякий обязан оберегать. 25 октября 1917 года должно считаться днем провала русской революции. Большевики не спасли, а предали рабочее и крестьянское население России.

шестов экзистенциализм познание

Заключение

Из воспоминаний Ловцкого: «В воскресенье, 20 ноября, я позвонил Татьяне и узнал, что он рано утром скончался от старческого туберкулеза.

После полудня мы все собрались в клинике. Он лежит на постели мирный, успокоившийся, лицо тихое, красивое. Его супруга рассказывает, что вчера вечером он чувствовал себя еще достаточно хорошо. Сегодня утром, до того, как она пришла, сиделка явилась ставить термометр. Он повернулся. И скончался. Сердце. «Он так вас любил», и она рыдает. А потом показывает на маленький столик у кровати: лежит открытая Библия (по-русски) и «Система Веданты» (Брама-Сутра и т. д.). Книга открыта на главе: «Брама как радость». Шестов подчеркнул следующие строки:

«Не мрачная аскеза знаменует Мудреца Брамы, но радостное, полное надежды сознание единства с Богом»

Приложение

Лев Шестов (Иегуда Лейб Исаакович Шварцеман)

«Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства».

«ОН (человек) мера вещей, он призван законодательствовать, как неограниченный монарх, и всякому положению вправе противопоставить положение прямо противоположное. Основная черта каждого человека есть непостоянство, и привилегией непостоянства он больше всего дорожит: непостоянство ведь есть жизнь и свобода»

«Действительность иррациональна, абсолютно непознаваема, и наша наука есть только идеальное незнание жизни.»

«.. Аристотель двадцать веков тому назад, Спиноза, Кант и Гегель в новое врем безудержно стремятся отдать себя и человечество во власть необходимости. И даже не подозревают, что в этом величайшее падение - в гнозисе они видят не гибель, а спасение души».

«От всякой попытки прикоснуться щупальцами разума к вере - вера гибнет. Она может жить лишь в атмосфере безумия. Она не делится своей властью ни с кем. И вопрос ставится именно так - либо разум, либо вера.»

«Противоположное понятие греху есть не добродетель, а свобода. Свобода от всех страхов, свобода от принуждения. Противоположное понятие греху.. есть вера»

«Умозрительная философия «объясняет» зло, но объясненное зло не только сохраняется, оно оправдывается в своей необходимости, приемлется и превращается в вечное начало. Экзистенциальная философия выходит за пределы «объяснений», экзистенциальная философия в «объяснениях» видит своего злейшего врага. Зло нельзя объяснять, зло нельзя «принимать» и договариваться с ним, как нельзя принимать грех и договариваться с грехом: зло можно и нужно только истреблять».

«Дух человеческий вовсе не развивается во времени. Или еще лучше: он когда развивается, а когда и не развивается. Если мы сравним 19 век по Р.Х. с 8 веком до Р.Х., то можем сказать, что в религиозном отношении люди пошли вспять. Есть у нас псалмопевцы, как царь Давид, есть у нас мудрецы, подобные царю Соломону, есть у нас пророки, как Исайя? Зовите хоть сотню Гегелей - они ничего не поделают с этим обстоятельством… Стало быть, применять общую формулу Гегеля тут безусловно нельзя. Дух дыщит, где хочет, и время ему не указ».

«Одним кажется, что они делают великое дело, спасают человечество, другие вообще ни о чем не думают: просто приспособляются к новым условиям существования, принимая в соображение лишь собственные интересы сегодняшнего дня. Что будет завтра - им все равно, они не верят в завтра, как не помнят, что было вчера. Таких людей в России, как, впрочем, и везде, огромное, подавляющее большинство. И, как это ни странно на первый взгляд, они, эти люди сегодняшнего дня, всецело погруженные в свои мелкие, ничтожные интересы, творят историю; в их руках будущее России, будущее человечества и всего мира».

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

    Лев Шестов как русский философ, затронувший в статьях и книгах массу философских и литературных тем. Скандальный выход книги "Апофеоз беспочвенности". Ощущение трагизма человеческого существования. Философия Льва Шестова - закон "отрицания отрицания".

    реферат , добавлен 14.05.2011

    Лев Шестов: иррационализм и экзистенциальное мышление. Киркегард и Ницше в философии Шестова. Суждения о Боге и их соответствие ветхозаветным представлениям о неведомом существе, внушающем не столько надежду, сколько ужас и страх. Разочарование в разуме.

    реферат , добавлен 22.03.2009

    Историческая тема в творчестве русского религиозного философа XIX в. В. Соловьева. Религиозная этика, проблемы теории познания в социальных и идейно-теоретических истоках ученого. Философия "всеединства" как попытка создания всеобъемлющего мировоззрения.

    контрольная работа , добавлен 23.12.2010

    Проблемное поле анализа культуры в русской религиозной философии в начале XX века. Истоки культурно-философских построений русских религиозных мыслителей. Онтологические основания культуры. Философия православной культуры начала века. Культурный кризис.

    дипломная работа , добавлен 12.08.2017

    Основные течения и модели современного философского мышления. Философии личности и свободы Н.А. Бердяева в духе религиозного экзистенциализма и персонализма. Философско-культурологические исследования О. Шпенглера. Социальные проблемы Ортега-и-Гассета.

    доклад , добавлен 10.02.2011

    Основание Соловьевым направления, известного как христианская философия. Русское "духовное возрождение" начала XX века. Преподавание в Московском университете. Философия Владимира Соловьёва. Влияние идей русского религиозного мыслителя Николая Фёдорова.

    презентация , добавлен 12.11.2015

    Воззрения Аристотеля о "целях" человека и его души. Рассуждения философа о способах познания. Связь счастья индивида с благополучием общества. Иерархия целей человеческого существования по Аристотелю. Актуальность идей философа в современном мире.

    контрольная работа , добавлен 25.09.2012

    Биография немецкого философа Гегеля. История духовной культуры и развития различных ступеней человеческого сознания в трудах философа. Этапы процесса самопознания "абсолютной идеи", "мирового разума". Три закона диалектики, критика философии Гегеля.

    реферат , добавлен 12.02.2010

    Биография выдающегося русского философа Николая Александровича Бердяева. Увлечение марксизмом, административная ссылка. Участие в религиозно-общественных движениях русской эмиграции в Германии. Мировоззрение и философия Бердяева: краткий обзор работ.

    реферат , добавлен 21.09.2009

    Исследование жизненного пути и творчества Н.А. Бердяева, его места в мировой философии. Экзистенциальная философия как познание человеческого существования и познание мира через человеческое существование. Поиск нового смысла бытия в творчества философа.

ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ

В. В. Варава, Е. В. Челнокова

Московский православный институт св. Иоанна Богослова

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ЗНАЧИМОСТЬ ЧЕЛОВЕКА В ФИЛОСОФИИ

ЛЬВА ШЕСТОВА

В статье анализируются философские воззрения Льва Шестова, которые представляют собой экзистенциальное направление русской философии. Показано, что экзистенциальная рефлексия Шестова не противоречит соборным интенциям русской философии, поскольку она приобретает у него ярко этическую окраску. Это соответствует нравственному характеру русской философии. В статье также показывается глубокая связь «философии подполья» Достоевского и экзистенциальной философии Льва Шестова.

Ключевые слова: русская философия, экзистенциальное мышление, Л. Шестов, Ф. Достоевский, рационализм, библейская вера, человек.

V. V. Varava, E. V. Chelnokova

St. John the Theologian"s Moscow Orthodox Institute

(Moscow, Russia)

THE EXISTISTAL SIGNIFICANCE OF THE PERSON IN THE PHILOSOPHY

The article analyzes the philosophical views of Leo Shestov, who represent the existential direction of Russian philosophy. It is shown that Shestov"s existential reflection does not contradict the conciliar intentions of Russian philosophy, since it acquires a bright ethical coloring. This corresponds to the moral character of Russian philosophy. The article also shows a deep connection between Dostoevsky"s «underground philosophy» and the existential philosophy of Lev Shestov.

Keywords: Russian philosophy, existential thinking, L. Shestov, F. Dostoevsky, rationalism, biblical faith, man.

Проблема человека, по мнению многих исследователей, занимает центральное место в русской философии. Сегодня, когда происходит явная деантропологизация в культуре, важно опираться на опыт русской философии, которая накопила большой духовный и интеллектуальный багаж относительно человека, его места в бытии и социуме. Изначально, по своей сути русская философия никогда не была лишь теорией, спекулятивным умозрением, но духовным жизнестроительством. Конечно, утопично пытаться перевести метафизическое богатство русской философии в политическую область, как это некогда имело место с «русской идей», но воспользоваться ее наработками в плане личного нравственного совершенствования вполне возможно. Здесь

помощь русской философии может быть гораздо эффективнее, нежели популярные различные психологические практики.

Вопросы истории, природы, общества, религии, культуры, техники в русской философии, в конечном счете, стягиваются в единый узел, в основании которой проблема человека. Метафизика, онтология, космология при всей их значимости в русской традиции никогда не выступают в качестве самодовлеющих начал философии, но всегда имеют ярко выраженную антропологическую окрашенность. Показательны в этом плане известные слова В. В. Зеньковского: «Если уже нужно давать какие-либо общие характеристики русской философии... то я бы на первый план выдвинул антропоцентризм русских философских исканий» .

Более всего, говорит Зеньковский, русская философия занята темой о человеке и отсюда ее доминирующая моральная установка. Но это не просто мораль как регулятив человеческого поведения, это «панморализм», затрагивающий «высшее» и «предельное» в человеческом бытии. В этом смысле такой панморализм уместно трактовать в экзистенциальных терминах, поскольку он связан не просто с общественной моралью, но с подлинным бытием, которое возможно обрести лишь на пределе жизни и смерти.

Одним из наиболее видных представителей экзистенциального направления в русской философии является Лев Шестов. Н. А. Бердяев в работе «Основная идея философии Льва Шестова» писал: «Философия его [Шестова] принадлежала к типу философии экзистенциальной, т.е. не объективировала процесса познания, не отрывала его от субъекта познания, связывала его с целостной судьбой человека... Этот тип философии предполагает, что тайна бытия постижима лишь в человеческом существовании» . А современный исследователь Р. А. Гальцева пишет уже про обоих философов: «Н. Бердяев разделил с Л. Шестовым место первооткрывателя новейшей философии существования, превратив, таким образом Россию в родину экзистенциализма» .

Россия как «родина экзистенциализма» звучит сильно и обязывающе. Однако, если мы проникнем вглубь философских построений Л. Шестова, то окажется, что в этих словах нет никакой абсолютизации. Действительно, уже в первой своей работе «Шекспир и его критик Брандес» Л. Шестов затрагивает темы экзистенциального направления: судьба человека в этом мире; реальная человеческая жизнь со всей ее трагической действительностью; отрицание формальной, принудительной морали, неприятие научного подхода к изучению живой жизни, критика любых попыток создать научную или философскую систему, заслоняющую мир в его многообразии.

Л. Шестов и сам, считая свою философию экзистенциальной, ставил в центр своих размышлений существование одинокого человеческого «Я», желающего иметь свое личное право на уникальное видение окружающего мира. Любое проявление свободы человеческой личности полагалась философом в качестве основы подлинного существования. «Человек свободен в связанном законами мире» , а религиозная вера есть высшая степень

освобождения человека, как некий прорыв в область абсолютной свободы, где царствует возможность свободной творческой деятельности.

На первый взгляд кажется, что помещение в центр философской рефлексии одинокого «Я» вступает в противоречие с корневыми соборными интенциями русской философии. При этом соборность как духовный первопринцип в эмпирической реальности трансформируется в «тоталитарность», о чем говорит Н. А. Бердяев в своей «Русской идее». Он пишет следующее: «Очень важно отметить, что русское мышление имеет склонность к тоталитарным учениям и тоталитарным миросозерцаниям. Только такого рода учения и имели у нас успех. В этом сказывался религиозный склад русского народа. Русская интеллигенция всегда стремилась выработать себе тоталитарное, целостное миросозерцание, в котором правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью» .

Это очень важная характеристика русской мысли, показывающая ее принципиальную неиндивидуалистичность. «Тоталитарное миросозерцание» выступает здесь не как негативная политическая характеристика, но как свойство цельности и целостности (тотальности), и в этом смысле оно синонимично соборности. На этом фоне резкий индивидуализм Л. Шестова может восприниматься как инородное для традиционного русского философствования явление. Однако, это не так. Экзистенциальный индивидуализм Л. Шестова нисколько не противоречит соборным началам русской философии, но является ее углублением и дополнением. К тому же, этот «индивидуализм» имеет непосредственную связь с нравственными исканиями Ф. М. Достоевского, которые были отмечены предельной личностной заостренностью. В этом смысле уместнее применять понятие «персонализм» как более точное понятие, характеризующее русский стиль философствования.

Персонологическими вопрошаниями отмечены практически все произведения Достоевского. Причем эти вопрошания всегда идут под знаком вопроса, а не ответа. Это и отличает Достоевского от простых романистов и переводит в ранг писателей-мыслителей, что соответствует философическому духу русской литературы. Философско-персонологическое кредо Достоевского выражено в известных словах, обращенных в письме к брату еще в 1839 году. Он писал: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком . Из этих слов видно, что само «разгадывание» и есть самое важное жизненное дело, совпадающее со смыслом жизни. Это пролог к экзистенциальному мышлению. В основе которого деление на подлинное и неподлинное. Тайна, очевидно, содержит в себе те сокровенные начала жизни, которые не равны ее социальным проекциям.

Шестов, как и Достоевский, пытается найти ответ на основной вопрос человеческого существования - в чем состоит его экзистенциальная значимость, что в переводе на язык Достоевского означает «разгадывать тайну человека». Философ выступает в защиту личности от власти общего, против любой формы подавления личности, любой идеологии, рассматривающей

человека как элемент государственной машины, любого, в том числе и природного закона. И здесь он прямой наследник антидетерминистских идей Достоевского, которые были вложены в уста «подпольного человека». Вот классическое выражение этих идей у Достоевского: «Невозможность значит каменная стена? Какая каменная стена? Ну, разумеется, законы природы, выводы естественных наук, математика. Уж как докажут тебе, например, что от обезьяны произошел, так уж и нечего морщиться, принимай как есть. .. .Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся? Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что у меня каменная стена и у меня сил не хватило» .

Здесь, очевидно, исток экзистенциальной философии Л. Шестова. В борьбе против власти общеобязательного он доходил до радикальных решений, полагая, что для каждого человека существует своя истина. Собственно говоря, Шестов развивает философию «подпольного человека» Достоевского, встраивая рефлексию последнего в широкий, в том числе и европейский философский контекст. При этом важно понимать, что в «Записках из подполья» речь идет об универсальных экзистенциальных свойствах и проявлениях человека, вызванных его бытийным, а не социальным положением. Часто «психологию подполья» редуцируют до психологии определенного класса, как это, например, делает Рене Жирар. В своей книге «Достоевский: от двойственности к единству» он пишет: «Тщедушное, слабое существо, герой из подземелья принадлежит, по своему ненастью, к тому бюрократическому классу, претенциозному и жалкому, чей менталитет писатель считает особенно показательным и даже, в определенном смысле, пророческим для формирующегося общества» .

Спроецированная за «экран» философии Шестова, «подпольная философия» Достоевского, видимо, приобретает универсальный характер. Экзистенциальная философия, утверждает Шестов, начинается с трагедии понимания того, что все данное научным мировоззрением и здравым смыслом не является по своей сути таковым. Наука, преодолевая многообразие живого бытия, отыскивает одинаковое и устанавливает истины, выраженные в убедительных доказательствах. Зависящий от закона причинности мир приобретает неизменное единообразие. Но философ считает, что «в конце концов, выбирая между жизнью и разумом, отдаешь предпочтение первой» . Таким образом, он отвергает любой рационализм и основанную на нем идею прогресса.

Работа Шестова «Апофеоз беспочвенности (опыт адогматического мышления)» вызвала много споров и достаточно полярные оценки в интеллектуальных кругах Москвы и Петербурга. Основная мысль этой работы состоит в том, что мир слишком многообразен для того, чтобы втиснуть его в схему нашего человеческого познания, более того, создание таковых схем упрощают и обедняют действительность. Единственный путь ее познания -опыт каждого конкретного человека через собственное размышление и ее

оценку, а также принятие как всей красоты, так и трагизма существующей действительности: «...мы в своем уме и в своем опыте не находим решительно ничего, что бы давало нам основание хоть сколько-нибудь ограничивать произвол в природе. .Иными словами: может быть, в человеческих суждениях о явлениях есть элементы и необходимые, и случайные, но, несмотря на все попытки, мы до сих пор не нашли и, по-видимому, никогда не найдем способа

отделять первые от последних.....Отсюда вывод: философия должна бросить

попытки отыскания veritates œternœ. Ее задача научить человека жить в неизвестности - того человека, который больше всего боится неизвестности и прячется от нее за разными догматами» .

«Жить в неизвестности» - это жизнь в мире, лишенном ясности и достоверности, в мире, где ничего не гарантировано, и в котором каждый на свой страх и риск продирается к какой-то неведомой ему цели, подгоняемый страхом и надеждой. По сути, такова жизнь, взятая в экзистенциальном измерении. Это хорошо разъясняет Отто Ф. Больнов, показывая истоки экзистенциального мышления: «Поскольку же человек разочаровался в любой объективной вере и для него все стало сомнительным, поскольку все содержательные смыслы жизни были поставлены изменчивостью под вопрос, остался лишь возврат к собственному внутреннему, чтобы здесь, в окончательной, предшествующей всем содержательным установкам глуби, добыть ту опору, которая более не принадлежала бы объективному миропорядку» .

Шестов точно соответствует данному критерию и пытается найти эту безусловную опору не в «объективном миропорядке», а в «безосновности», которая, однако, может гарантировать высшую метафизическую достоверность бытия. Для того, чтобы прорваться к подлинному, необходимо преодолевать препятствия, неизбежно возникающие в «объективированном» мире. В качестве главного своего противника Шестов видит философский рационализм, который, по его убеждению, делает культуру и человека творчески бесплодными и необъективными. Культура, претендующая на формирование человеческих действий и оценок, - тюрьма для человеческой свободы, считал Шестов. Он также не принимает Гегеля с его универсальным духом, поскольку вера в чудеса и всемогущество Божие для Канта, Гегеля и других философов есть не более чем «Deus ex machina». Пониманием одиночества человека в этом мире, поисками вечного смысла, борьбой с мертвенностью морали ему были близки Ницше, Кьеркегор, Достоевский.

В своей книге «Афины и Иерусалим» Шестов противопоставляет рациональное мышление, восходящее, как он считает, к античной философии, библейскому представлению о мире. Исходя из этого, и конфликт библейского откровения, и греческой философии состоит в предпочтении человека древу жизни древа познания, от которого он и стал питаться, потеряв возможность приобщаться к древу жизни. Поэтому философ выступает против власти познания, которое подчиняют индивида закону, но лишает истинной жизни: «Знание не принимается как последняя цель человеческая, знание не оправдывает бытия, оно само должно получить от бытия свое оправдание.

Полагание цели человеческой жизни исключительно в знании и разуме, как это имело место во всей предшествующей магистральной линии европейской культуры, не приводит человека к истине, живой истине бытия, но лишь к омертвевшей истине рациональной культуры, имеющей исключительно умозрительный характер. Человек никогда не может прочувствовать свою экзистенциальную значимость в такой культуре. В духе «подпольного человека» Достоевского Шестов вопрошает в своей книге о Кьеркегоре: «Откуда у разума власть навязывать бытию свои истины - ему самому ни на что не нужные и для бытия ненавистные, порой совершенно невыносимые?» И отвечает: «Разум диктует законы, какие ему вздумается диктовать или, вернее, какие он в силу совей природы диктовать принужден. У него ведь тоже нет свободы в выборе, он ведь тоже, если бы и захотел, то не мог отдать людям мир не в подержание, а в полную собственность. Но он и сам не спрашивает, зачем и для чего он диктует законы, и другим спрашивать не дает об этом. Так есть, так было, и так всегда будет. Судьбы человеческие, судьбы вселенной предрешены т Баеси1а Баеси1отт. Бытие заворожено какой-то безличной и безразличной властью, и стряхнуть с себя колдовские чары ему не дано» .

Даже само бытие «заворожено», то есть не свободно, но связано чем-то, что выше и сильнее бытия. В этой ситуации надеяться можно лишь на освобождающую силу абсолютно иррациональной библейской веры, чья истинность обретается через опыт экзистенциального страдания, а не самоуверенной веры, для которой достаточно соблюдения рутинной обрядовой практики. Шестов критикует попытки философского осмысления Бога, предлагая исключительно индивидуальный, экзистенциальный путь веры. Идея веры наряду с идеей свободы человека является основополагающими в творчестве Шестова. Он характеризует веру как источник экзистенциальной философии, ибо она «дерзает восставать против знания», более того, только вера, по мысли философа, оправдывает смысл исторического существования человека. И такова суть библейская вера: «Только в Библии есть указание, что с разумом и с приносимыми им вечными истинами не все обстоит благополучно. ...Вера ведет к древу жизни, от древа же жизни идет не знание, не умозрительная философия, а философия экзистенциальная» .

По сути дела, у Шестова происходит совпадение «веры» и «экзистенции». И поэтому Шестов не принимает веру как безусловное признание некоего авторитета. Вера, считает он, возникает тогда, когда человек одинокий во враждебном ему мире, лишенном справедливости, убедился в несовершенстве собственного разума перед лицом жизни, поставил вопрос о существовании единой истины и «почувствовал совершенную невозможность жить с разумом». Поэтому вера очень часто рождается из трагедии понимания, что в эмпирическом мире отсутствует гармония. Человек приходит к вере самостоятельно, после мучительных попыток восстановить единство мира, как

создание нового мира, который живет внутри нас и делает нас людьми. Религиозная вера в творчестве философа выступает как высшая степень освобождения человека от власти «самоочевидных истин», как прорыв в область абсолютной свободы: «Вера, по существу своему, ни с нашим знанием, ни с нашими моральными чувствами ничего общего не имеет. Чтоб добиться веры - нужно освободиться и от знаний, и от нравственных идеалов» .

Согласно Шестову, вера невозможна без личностного общения с Творцом, напротив, было бы гораздо хуже, пишет он, если бы Гегель был прав, что Абсолютное является «пределом человеческих достижений». Для Шестова Бог - Бог Авраама, Исаака и Иакова, а не Бог философов. Философ верит во всемогущество Божие. У Бога все живет и изменяется, и человек способен найти веру только благодаря Ему: «Только благодать Божия может вырвать застывшую и оцепеневшую человеческую душу из глубокого и мучительного, непробудного сна. Вера не есть готовность признать истинными те или иные положения. Сколько бы вы ни признавали истинными те или иные суждения, вы от этого не приблизитесь ни на шаг к Богу. Вера есть переход к новой жизни» .

И лишь только вступив на этот путь можно говорить о подлинной жизни, той самой жизни, о которой грезили все великие умы, и которая оставляет равнодушной экзистенциально молчаливое большинство. Оригинальность философии Шестова в том, что он во многом по-новому переосмысливает библейские истины, в корне оставаясь им верным. Это типичный путь русского религиозного философа, которые не принимает «на веру» многие постулаты веры, но пропускает их через горнило своих экзистенциальных страданий. Человек оказывается в центре философской рефлексии Шестова, которая стремится к тому, чтобы придать человеческому существованию максимально возможную подлинность. Такова практическая задача философии, и в качестве таковой она является этикой. Но в русской традиции она приобретает остро экзистенциальную направленность, это своего рода экзистенциальная этика.

Таким образом, экзистенциальная значимость человека у Шестова проистекает из трех источников: Библия, Кьеркегор и Достоевский. Библия дает основу для сверхрациональной и сверхморальной веры, а Кьеркегор и Достоевский придают ей необходимую достоверность, своими исканиями и вопрошаниями указавшими на тупики рационального мышления. Философу недостаточно одной «чистой» библейской веры, ему нужна вера, прошедшая через экзистенциальный опыт Кьеркегора и Достоевского, которые во многом «дополняют» или разъясняют те трагическое и апофатические лакуны, которые встречаются в библейской антропологии и в повседневной жизни.

Литература

1. Зеньковский В. В. История русской философии. Л.: Эго, 1991. Т. 1, ч. 1. 222 с.

2. Бердяев Н. А. Основная идея философии Льва Шестова // Путь. 1939. № 58. С. 44-48.

3. Гальцева Р. А. Утопическое в русской философской мысли XX века. Знаки эпохи. Философская полемика. М.: Летний сад, 2008. 668 с.

4. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. С. 43-272.

5. Достоевский Ф. М. О русской литературе. М.: Современник, 1987.

6. Достоевский Ф. М. Записки из подполья // Собр. соч. В 15 т. Л.: Наука, 1989. Т. 4. 781 с.

7. Жирар Р. Достоевский: от двойственности к единству. М.: ББИ, 2013. 162 с.

8. Больнов О. Ф. Философия экзистенциализма. СПб.: Лань, 1999. 224

9. Шестов Л. Киркегард и экзистенциальная философия. М.: Прогресс - Гнозис, 1992. 304 с.

10. Шестов Л. Шекспир и его критик Брандес. М.: Директ-Медиа, 2008.

11. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Paris: YMCA-PRESS, 1971.

12. Шестов Л. Sola fide - только верою: греческая и средневековая философия, Лютер и церковь. Paris: YMCA-PRESS, 1966. 293 с.

13. Шестов Л. Афины и Иерусалим // Сочинения. В 2 т. М.: Наука, 1993. Т. 1: Власть ключей. С. 316-664.

1. Zenkovskiy V. V. Istoriya russkoy filosofii . Leningrad: Ego, 1991. Vol. 1, part 1. 222 p.

2. Berdyaev N. A. Osnovnaya ideya filosofii L"va Shestova // Put". 1939. No.58. Pp. 44-48.

3. Gal"tseva R. A. Utopicheskoye v russkoy filosofskoy mysli XX veka. Znaki epokhi. Filosofskaya polemika . Moscow: Letniy Sad, 2008. 668 p.

4. Berdyaev N. A. Russkaya ideya. Osnovnyye problemy russkoy mysli XIX veka i nachala XX veka // O Rossii i russkoy filosofskoy kul"ture . Moscow: Nauka, 1990. Pp. 43-272.

5. Dostoevsky F. M. O russkoy literature . Moscow: Sovremennik, 1987. 399 p.

6. Dostoevsky F. M. Zapiski iz podpol"ya // Collected op. In 15 vols. Leningrad: Nauka, 1989. Vol. 4. 781 p.

7. Girard R. Dostoyevskiy: ot dvoystvennosti k yedinstvu . Moscow: BBI, 2013. 162 p.

8. Bol"nov O. F. Filosofiya ekzistentsializma . Saint-Petersburg: Lan", 1999. 224 p.

9. Shestov L. Kirkegard i ekzistentsial"naya filosofiya . Moscow: Progress-Gnosis, 1992. 304 p.

11. Shestov L. Apofeoz bespochvennosti . Paris: YMCA-PRESS, 1971. 229 p.

12. Shestov L. Sola fide - tol"ko veroyu: grecheskaya i srednevekovaya filosofiya, Lyuter i tserkov" . Paris: YMCA-PRESS, 1966. 293 p.

13. Shestov L. Afiny i Iyerusalim // Coll. op. In 2 vols. Moscow: Nauka, 1993. Vol. 1: Vlast" klyuchey . Pp. 316-664.

Основными вопросами, вокруг которых строится повествование, это вопросы - Как произошло грехопадение человека? - и - Как может человек вернутся в райское состояние? За этими, на первый взгляд, чисто религиозными вопросами стоят, по моему мнению, чисто философские - Как человек отказался от своей свободы? - и - Как человек может вновь обрести её? Умер Шестов в Париже 20 ноября 1938.


Выводы

Для того чтобы понять философию Льва Шестова, я использовал краткую информацию из его книг. Ведь именно с помощью них можно понять, как рассуждал Шестов, как менялось его мировоззрение на протяжении жизни.

Существует 3 основных закона философии:

1. Единство и борьба противоположностей;

2. Переход количества в качество;

3. Закон отрицание отрицания.

Закон «отрицание отрицания» означает, что переход из одного качества состояния в другое произошел после преодоления первоначального уничтожения старого качества, после переосмысления его и принятия в какой-то мере того, или чего-нибудь из того, что было накоплено на предшествующей ступени. То есть, каждый виток процесса развития становится иным по своему содержанию и направлению, развитие продвигается закручиванием.

Философия Льва Шестова относится именно к закону «отрицание отрицания». Это наблюдается из следующего:

«Через много лет Шестов провозгласит, что для человека всё возможно. Но в этот период жизни весь пафос его обличений добра, а в следующих книгах - разума, имеет в своей основе открывшуюся ему истину о том, что для человека ничего не возможно»

«По его собственным словам, тогда он еще стоял "на точке зрения морали", и держался мнения, что случайности и страдания способствуют нравственному рождению и росту. Но вскоре он разочаровался в каком-бы то ни было позитивном смысле страданий».

Сначала он думает, что человеку все возможно, потом, через какое-то время, он делает вывод, что для человека ничего не возможно. Таким же образом его мнение поменялось о том, что случайности и страдания способствуют нравственному рождению и росту.

Но самая абсурдная и парадоксальная его книга, которая вызвала негодование и скандал, называется «Апофеоз беспочвенности». Этой книгой он оскорбил множество читателей с их идеалами, принципами, убеждениями, с их верой в науку и прогресс, с их восторгом перед литературой и философией. Я хотел бы привести цитату, которая помогла бы понять, в чем же заключается абсурдность:

«Целые века, тысячелетия человеческая мысль тщетно искала разгадки великой жизненной тайны в добре. И, как известно, ничего не нашла, кроме теодицей, и теорий, отрицающих существование и возможность тайны... Словом, добро не оправдало возлагавшихся на него надежд. Разум - тоже очень мало принёс. И истомившееся человечество отвернулось от своих старых идолов и возвело на трон зло и безумие... Может быть, наши дети испугаются взятой нами на себя задачи, назовут нас промотавшимися отцами и снова обратятся к накоплению сокровищ, духовных и материальных. И опять уверуют в идеи, прогресс и тому подобные вещи. Что касается меня лично - то я в этом почти не сомневаюсь. Солипсизм и культ беспочвенности недолговечны и, главное, не преемственны. Окончательное и последнее торжество в жизни, как и в старинных комедиях, обеспечено за добром и здравым смыслом».

Я считаю, что именно этот текст вызвал у читателя негодование, особенно фраза о том, что добро и разум не оправдали возлагавшихся на них надежд, что привело к возведению на трон зла и безумия.

О том, что служение добру как идеалу не приносит ни счастья, ни душевного покоя ни самому человеку, который сделал это своим жизненным кредо, ни окружающим его людям, Шестов написал в своей книге "Добро в учении гр. Толстого и Ницше". Этот вывод он сделал, обратившись к образу главного героя книги Толстого «Анна Каренина» Левина. "Когда же Левин стал более и более ограничиваться жизнью для себя", он увидел, что дело спорится гораздо лучше, и что, хотя он и не ищет добра, а ищет своего счастия, то тем не менее, или, вернее, именно поэтому его жизнь не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра".

шестов философ трагизм существование

Экзистенциальная философия, по Шестову, - это прежде всего утверждение существования в его единичном, индивидуальном, случайном и свободном проявлении. Шестов неустанно во многих своих трудах отвергает заповедь Спинозы: «Не смеяться, не плакать, не ненавидеть, а понимать». По его мнению, при следовании этой заповеди «нужно отказаться от мира и того, что есть в мире», ибо, «чтобы было «понимание», нужно отвернуться от всего, с чем связаны наши радости и печали, наши упования, надежды, отчаяния и т. д.».
Для Шестова бытие в своем многообразном существовании несомненно. В последней своей статье, посвященной памяти Э. Гуссерля, Шестов заявлял: «...Философия экзистенциальная начинает великую и последнюю борьбу». Борьбу за что и с кем? Это борьба за «преодоление того, что кажется нашему разумению непреодолимым». Это борьба с философией, которую Шестов называет «умозрительной», или «спекулятивной», т. е. стремящейся получить знание чисто мыслительно-логическим путем.
Шестов выступает против стремления философии раскрыть какие бы то ни было общие закономерности, «сущность» явлений, подчеркивая их неповторимо индивидуальный характер. Например, в книге «На весах Иова» вновь ставится древний вопрос: «Что такое красота?» В свое время Сократ и Платон показали принципиальное различие между этим вопросом, вопросом о сущности красоты, и вопросом: «Что прекрасно?» Последний вопрос - это вопрос о конкретных и индивидуальных красивых явлениях. Для античных философов вопросы «Что такое красота?» и «Что прекрасно?» не исключают друг друга, но без уяснения сущности красоты невозможно учение о красоте, которое впоследствии получило наименование «эстетика». Для Шестова же «приходится выбирать - либо прекрасные предметы, либо «красоту». То есть нужно признать, что хоть мы называем и Елену, и Эвридику прекрасными, но «общего» между ними нет ничего» (II, 203). Философ, конечно, прав, когда он утверждает, что «прекрасное небо не заменит прекрасного моря, а прекрасное море - прекрасной картины», что «каждая прекрасная вещь есть нечто абсолютно незаменимое...». Но он идет дальше: прекрасные явления, по его мнению, не имеют ничего общего, кроме имени, подобно тому, «как апостол Павел ничего общего не имеет с Чичиковым Павлом, хотя называются одинаковыми именами». И отсюда следует вывод, ликвидирующий по существу философское учение о красоте: «Стало быть, нечего и спрашивать, что такое красота» (II, 204).
Так же Шестов поступает со всеми общими понятиями. Он отвергает понятие «необходимости» и вообще всякой истины, тем более «абсолютной». По его убеждению, «философия начнется лишь тогда, когда человек растеряет все критерии истины, когда он почувствует, что никаких критериев быть не может и что они даже низачем не нужны» (I, 144). Поэтому Шестов отвергает философию, которая исходит из разума, культивирует его, провозглашает единственным средством и источником познания. Из произведения в произведение Шестов повторяет как заклинание: разум должен быть разрушен! Вот лишь некоторые примеры обличения разума: «.. .Именно разум - который мы привыкли считать освобождающим и пробуждающим - и держит нас в состоянии сонного оцепенения» (I, 145); «Последняя истина, та истина, которую наши прародители так неудачно искали в раю, лежит lt;...gt; по ту сторону разума и разумом постижимого» (I, 242); «...чтобы обрести Бога, нужно вырваться из чар разума с его физическими и моральными принуждениями и пойти к иному источнику» (I, 333). И отсюда задача теории познания, по Шестову, заключается «в том, чтобы определить момент, когда должно устранить разум от руководящей роли или ограничить его в правах» (I, 198).
Таким отношением к разуму и обусловлены историко-философские симпатии и антипатии Шестова. Он не приемлет рационалистическую традицию в философии, будь то Сократ или Аристотель, Декарт или Спиноза, Кант или Гегель, Вл. Соловьев или Гуссерль. Притом в его изложении «образ врага» далеко не всегда соответствует реальному образу того или другого философа, взгляды которого представляются подчас односторонне, но в то же время уважительно (например, своего друга-антипода Гуссерля Шестов называет «великим философом»). Шестов отвергает «идеализм» в его понимании, ибо, по его словам, «с идеями, и только с идеями, нужно бороться тому, кто хочет преодолеть ложь мира» (II, 156). «Идеализм» для него - это способ уйти от действительной жизни. Но и материализм Шестов также не жалует, считая его примитивной философией и, в сущности, не отличающейся от идеализма: «Материализм в своем существе от идеализма ничем не отличается, хотя на внешний вид они так не похожи друг на друга» (I, 290). Для религиозного мыслителя несомненный порок идеализма и материализма заключается в том, что «идеалистическая, как и материалистическая, философия всегда старалась возвыситься над Богом» (I, 290).
Своими предшественниками Шестов считает мыслителей, не доверявших разуму. Это и неоплатоник Плотин, и раннехристианский богослов Тертуллиан, провозгласивший: «Я верю, потому что это абсурд». Это и математик и религиозный философ Паскаль, и религиозный реформатор Лютер. Своими учителями Шестов считал Шекспира и Достоевского. Высоко ценил Ницше. В 1928 г. он открыл для себя философию С. Кьеркегора (Киргегарда), во многом созвучную его собственной экзистенциальной философии.
Главный духовный авторитет для Шестова - Священное Писание, книги Ветхого и Нового Завета. Название его книги «Афины и Иерусалим», навеянное сопоставлением Тертуллиана («Что общего между Афинами и Иерусалимом?»), определяет два полюса философских исканий. Афины - это олицетворение разума, Иерусалим - веры в Бога. Для Шестова «Бог - не общее понятие и не то, что не действует «по законам» своей природы, а сам есть источник и всяких законов и всяких природ» (I, 303).
Религиозные устремления Шестова не имеют конфессионального характера, т. е. они не связаны с какой-либо конкретной религиозной системой. Родившись в еврейской семье, Шестов вступил с ней в конфликт, женившись на православной девушке. Не придерживаясь норм иудаизма, он не стал и правоверным христианином, вместе с тем с великим уважением относясь и к Христу, и к апостолам, и к Лютеру, и к Кьеркегору. «Религиозная философия, - по Шестову, - есть рождающееся в безмерных напряжениях, через отврат от знания, через веру, преодоление ложного страха пред ничем не ограниченной волей Творца... » (I, 335).
Вл. Соловьева Шестов считал первым русским религиозным философом и «одним из самых обаятельных и самых даровитых русских людей». Однако его философию всеединства не принимал, полагая, что она кладет «на алтарь разума» человеческую душу, человеческую свободу и «даже самого Бога». Сторонники философии всеединства не оставались в долгу. По определению С. Л. Франка, «Шестов - крайний религиозный анархист», и «от всякого подлинно-религиозного сознания его позиция отличается тем, что для него трагизм человеческой жизни остается и должен оставаться безысходным, и всякая попытка его преодоления бичуется, как нечестность и трусость мысли».
С. Булгаков посвятил памяти Шестова статью, в которой он, отмечая обаяние личности Шестова и характеризуя его как «отважного искателя истины», выражает несогласие с его экзистенциальной философией; решительно отвергает противопоставление Шестовым веры и знания. По словам о. Сергия, «догматическое богословие» - это «путь в Иерусалим чрез Афины или наоборот». Булгаков защищает единство веры и знания. «Возможность бессмысленной веры, - по его словам, - есть такая же «парадоксальная» выдумка, как порабощающая, а не освобождающая истина». Сетуя на то, что «Христос для Шестова не воплотившийся Бог», «но совершеннейший из людей» и что «единобожие не раскрылось для него как единосущная троичность», Булгаков писал: «Но пламя веры в единого Бога живым огнем горело в его сердце, все ярче разгораясь с приближением к земному пределу».
При всем несогласии с Шестовым по ряду философско-религиозных вопросов Бердяев в «Самопознании» назвал его «человеком, который остался моим другом на всю жизнь, быть может единственным другом, и которого я считаю одним из самых замечательных и лучших людей, каких мне приходилось встречать в жизни» (125). В статье, посвященной памяти Шестова, он подчеркивал общность своих философских воззрений и философии Шестова как философии экзистенциальной, которая, «не объективировала процесса познания, не отрывала его от субъекта познания, связывала его с целостной судьбой человека». Как и Бердяев, «Л. Шестов боролся за личность, за индивидуально неповторимое против власти общего». Поиск Бога у Шестова был сопряжен с поисками «освобождения человека от власти необходимости».
И действительно, утверждение человеческой индивидуальности, свободы личности, неприятие какого бы то ни было тоталитаризма - одна из самых привлекательных сторон философии Л. Шестова. Он писал, что «люди чувствуют себя бесправными и бессильными колесиками одной большой машины и забыли о том, что мир создан для них» (I, 617).
Бердяев выражает несогласие с Шестовым в трактовке им разума, знания и познания. «Главный философский недостаток Л. Шес- това, - отмечает Бердяев, - я вижу в том, что он не устанавливает различения в формах и в ступенях знания. Он также верит в кафо- личность и однородность разума, как и его рационалистические защитники».
Конечно, иррационализм Шестова не беспочвенен. Еще Гёте заметил, что мир не делится на разум без остатка. «Иррациональный
остаток», по Шестову, присущ самому бытию (см. II, 229-233). С конца XIX в. не случайно шли интенсивные поиски подсознательных и сверхсознательных факторов человеческой психики и жизни. Не лишены справедливости и слова Шестова: «Слишком уже много самоуверенности у современного знания - и не мешало бы с него посбить спеси» (I, 103). Однако Бердяев безусловно прав, утверждая, что сам «разум изменчив, разнокачественен и отражает качественные состояния человека и отношения человека к человеку»1. Современное знание - свидетельство как силы, так и ограниченности человеческого разума, но не предел его возможностей. Разум не всесилен, но без него человек не может существовать как разумное существо. В этом плане весьма показательно внутреннее противоречие самой философии Шестова.
Бердяев подмечает это существенное противоречие в его философии: Шестов борется с разумом и логическим мышлением, «но вместе в тем он остается на территории мышления и разума»2. Аналогичное замечание делает и С. Булгаков о том, что «философский нигилизм Шестова lt;...gt; есть лишь одна из возможных разновидностей рационализма (или «спекулятивной философии»)»3. Ведь на самом деле Шестов развенчивает культ разума и логики, прибегая к разумным и логическим средствам, создавая тем самым философию
4
рационалистического иррационализма.
Но парадоксальность философии Шестова - не только следствие его логических неувязок. Она отражает и выражает парадоксальность ситуации, в которой живет человечество. «Действительное» отнюдь не «разумно» и «разумное», увы, не «действительно», как это представлялось Гегелю. Шестов, в противоположность великому рационалисту, констатирует бессмысленность и абсурдность, царящие в жизни человека и общества. Разве не бессмысленны, например, войны, постоянно сопровождающие человеческую историю! «Чтобы понять войну, - утверждает Шестов, - нужно себе сказать, что она не имеет ровно никакого смысла, что она есть вопиющая бессмыслица» (I, 112). Поэтому и «философия должна быть сумасшедшей, как вся наша жизнь» (I, 61). И «задача философии - вырваться, хотя бы отчасти, при жизни от жизни» (II, 215).
Яркая характеристика абсурдности бытия, характеристика, не лишенная основания, и привлекала к Шестову внимание ряда евро" Бердяев Н. А. Лев Шестов и Киркегор // Н. А. Бердяев о русской философии. Ч. 2. С. 102.

  1. Там же. С. 96.
  2. Булгаков С. Н. Некоторые черты религиозного мировоззрения Л. И. Шестова. С. 527.
  3. Показательно, что борец против разума и знания обвиняет большевиков в том, что «они не верят в знание, не верят даже в ум» («Что такое русский большевизм?»).

пейских философов XX в., в особенности сторонников экзистенциализма. Писатель и философ Альбер Камю в своем «Мифе о Сизифе» подробно рассматривает трактовку абсурда у Шестова и Кьеркегора. «По Шестову, - отмечает Камю, - констатировать абсурд - значит его принять, и все логические усилия его ума сводятся к тому, чтобы пролить на это свет и тем помочь забить ключу огромной надежды». Камю полагает, что «Шестов прав в споре с рационалистом», хотя «напрасно вовсе отрицать разум», ибо «существует круг явлений, внутри которого он действен».
Шестовский «ключ огромной надежды», неприемлемый для Камю как сторонника атеистического экзистенциализма, - это безоговорочная вера в Бога, который вне добра и зла и способен делать всё, даже бывшее превращать в небывшее, а несуществующее - в существующее. Любимый образ Шестова - библейский Иов, страдания которого «песка морей тяжелее», Иов, прошедший испытания верой и получивший благодаря своей вере в Бога «вдвое больше того, что он имел прежде» (Иов. 42, 10). Библейская формула «Господь дал, Господь и взял» (Иов. 1, 21), таким образом, верою оборачивается: Господь взял, но Господь и дал. Еще в «Апофеозе беспочвенности» автор писал: «Если есть Бог, если все люди - дети Бога, то, значит, можно ничего не бояться и ничего не жалеть».
Религиозная философия Шестова представляет собой своеобразный стоицизм XX в., который призван помочь людям переносить все свалившиеся на них несчастья и ужасы жизни.

Лев Шестов - российский философ и литератор, представитель русского религиозно-философского возрождения начала ХХ века. Свою философию в разное время определял как религиозную и экзистенциальную. В 1920 году Шестов с семьей покинул Россию и обосновался во Франции, где и жил до своей смерти. Здесь предметом его философского интереса стало творчество Парменида и Плотина, Мартина Лютера и средневековых немецких мистиков, Блёза Паскаля и Бенедикта Спинозы, Сёрена Кьеркегора и Эдмунда Гуссерля. Шестов входит в элиту западной мысли того времени: он общается с Эдмундом Гуссерлем, Клодом Леви-Строссом, Максом Шелером, Мартином Хайдеггером, читает в Сорбонне курсы.

По словам Бердяева, «...Лев Шестов был философом, который философствовал всем своим существом, для которого философия была не академической специальностью, а делом жизни и смерти. Он был однодум. И поразительна была его независимость от окружающих течений времени. Он искал Бога, искал освобождения человека от власти необходимости. И это было его личной проблемой. Философия его принадлежала к типу философии экзистенциальной, т.е. не объективировала процесса познания, не отрывала его от субъекта познания, связывала его с целостной судьбой человека. Этот тип философии предполагает, что тайна бытия постижима лишь в человеческом существовании. Для Льва Шестова человеческая трагедия, ужасы и страдания человеческой жизни, переживание безнадежности были источником философии».

Творческая деятельность Шестова началась с ряда литературно-философских работ. Исключительную роль в становлении философии Шестова сыграли, наряду с произведениями Шекспира, которого Шестов называл своим первым учителем философии, русская литература (прежде всего, в лице Достоевского и Толстого) и философия Ницше. Исходя из глубинного переживания трагичности человеческого существования, Шестов выступал непримиримым критиком рационализма, в силу своих основных предпосылок узаконивающего, по мнению Шестова, человеческие страдания.

Источник, порождающий ужасы жизни, Шестов усматривал в «страшной власти» необходимости над человеческой жизнью. Наука, будучи воплощением разума, в своем стремлении упорядочить мир предстает у Шестова как поклонение необходимости и соответственно продуцирует принудительное знание, рационализированные истины которого служат орудием управления и господства. Шестов признавал за научными, т.е. логически доказуемыми истинами только ограниченное значение, в противном случае они сами (как орудия необходимости) ограничивают человека как свободное и творящее существо, в чем, собственно, и заключается, по Шестову, призвание человека. Шестов призывал к освобождению от довлеющей власти самоочевидного, общепринятого, общеобязательного, или, говоря иначе, к «беспочвенности», - единственному, что дарует человеку ощущение полета. Системосозидающей установке философского разума Шестов противопоставил опыт «адогматического» мышления, усматривающего истину «в единичном, неповторяющемся, непонятном, всегда враждующем с объяснением» - «случайном», куда не распространяется власть разума. Особую метафизическую значимость в философии Шестова обретают мгновения, связанные с «порывистостью и свободной внезапностью творческого роста и делания», «когда разум отказывает в своих услугах». Именно в эти редкие мгновения, писал Шестов, «только наедине с собой, под покровом тайны индивидуального бытия... вспыхивают последние истины». Глубоко переживая иррациональное в бытии человека, Шестов подчеркивал невозможность ясного и отчетливого представления о великих тайнах мироздания, когда непредсказуемость, неожиданность, чудесность требуют отказа от самого усилия «быть понятыми».

Философия для Шестова - не «строгая наука» (он горячо спорил с Гуссерлем по этому поводу), но «борьба за невозможное», риск и дерзновение, стремление к неведомому; дело философов «не в разрешении проблем, а в искусстве изображать жизнь как можно более таинственной и проблематической». Единственную возможность реализации свободы и творческой мощи человеческой личности Шестов находил в религиозном опыте. Вера для Шестова - это одновременно и «второе измерение мышления», преодолевающее истины разума, освобождающее от власти необходимости, и путь к тому, для кого все возможно, и упование на Бога живого, что, сметая всякую уверенность и прочность, сопряжено с ожиданием, надеждой, тоской, страхом и трепетом. Выступая против рационализации веры и полагая ее как сферу абсурда и парадокса, Шестов сам включается в русло иудеохристианской философии, которую он, назвав философией откровения, противопоставил философии умозрительной, рациональной. шестов философский религиозный возрождение

Как отмечал Бердяев, «в последние годы у Шестова произошла очень значительная встреча с Киркегором. Он раньше никогда не читал его, знал лишь понаслышке, и не может быть и речи о влиянии на его мысль Киркегора. Когда он прочел его, то был глубоко взволнован, потрясен близостью Киркегора к основной теме его жизни. И он причислил Киркегора к своим героям. Его героями были Ницше, Достоевский, Лютер, Паскаль и герои Библии - Авраам, Иов, Исайя. Как и у Киркегора, тема философии Л. Шестова была религиозной, как и у Киркегора, главным врагом его был Гегель. Он шел от Ницше к Библии. И он все более и более обращался к библейскому откровению. Конфликт библейского откровения и греческой философии стал основной темой его размышлений. Однако не нужно преувеличивать новизны того, что сейчас называют экзистенциальной философией, благодаря некоторым течениям современной немецкой философии. Этот элемент был у всех подлинных и значительных философов».

Шестов, в сущности, совсем не против научного познания, не против разума в обыденной жизни. Не в этом была его проблема. Он против претензий науки и разума решать вопрос о Боге, об освобождении человека от трагического ужаса человеческой судьбы, когда разум и разумное познание хотят ограничить возможности. Бог есть, прежде всего, неограниченные возможности, это основное определение Бога. Бог не связан никакими необходимыми истинами. Человеческая личность есть жертва необходимых истин, закона разума и морали, жертва универсального и общеобязательного.

Шестов не создал стройной системы идей - он был принципиальным противником всякой систематичности, считая, что последовательность и логическая законченность убивают мысль. Самую суть философских воззрений Шестова отражают слова, сказанные им в письме Бердяеву: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства». Это письмо было написано в марте 1924 года, и его автор, очевидно, имел в виду, прежде всего, трагические последствия Октябрьской революции в России - утверждение там большевистского режима с его нетерпимостью к инакомыслию, с его стремлением навязать всему обществу культ «единственно верного учения».

По мнению Шестова, всякая философская система стремится сразу разрешить «общую проблему человеческого существования», а из этого решения вывести для людей некие жизненные правила, но ведь разрешить эту общую проблему невозможно, точнее - каждый будет решать ее по-своему, в зависимости от особенностей своего характера, склада мышления и т.д. «А потому перестанем огорчаться разногласиями наших суждений и пожелаем, чтоб в будущем их было как можно больше. Истины нет - остается предположить, что она в переменчивых человеческих вкусах».

В основе принципиального плюрализма Шестова лежит принцип доверия к жизни. «В конце концов, выбирая между жизнью и разумом, отдаешь предпочтение первой»; из этого тезиса следуют как критика научного мировоззрения, так и допущение множественности истин.

Жизнь многообразна, и все люди так непохожи друг на друга, всем нужно разное, именно поэтому: «Кто хочет помочь людям - тот не может не лгать». Именно поэтому всякая философия, которую хотят сделать общедоступной и общеполезной, неизбежно превращается в проповедь. Сознание должно освобождаться от всевозможных догм, от устоявшихся стереотипов, от расхожих анонимных представлений. «Нужно, чтобы сомнение стало постоянной творческой силой, пропитало бы собой самое существо нашей жизни», чтобы человек научился самостоятельно воспринимать окружающий мир, не перекладывая ни на кого ответственность за полноту и ясность своего видения.

Шестов считал свою философию экзистенциальной. В центре ее стоит существование одинокого человеческого «Я», не желающего сливаться с Единым, стремящегося отстоять свое право на индивидуальность, на уникальное личностное видение окружающего мира. Свобода личности - внутренняя и внешняя, духовная и политическая - полагалась философом в качестве высшей ценности, основы подлинного существования. Религиозная вера в его творчестве выступает как высшая степень освобождения человека от власти «самоочевидных истин», как прорыв в область абсолютной свободы. Еще раз вспомним его слова: «Ничто не приносит миру столько вражды, самой ожесточенной, сколько идея единства».